Львы города Лемберга - Юрий Валин

- Не пить, - пытался подняться Андре.

Петро глянул с удивлением, почуял что ноги подгибаются. Отравили все-таки...

Очнулись заключенные в комнате: койки двухъярусные, даже с тюфяками. Стол, табуреты. В углу дверь: сортир, даже с толчком кафельным и водой в бачке. Головы у всех болели и тихо было, словно оглохли. Но когда ключ в двери залязгал, вздрогнули заключенные. Зашел немец здоровенный, за ним офицер - Петро с трудом узнал того эсесовца что в шталаге об "украинстве" интересовался. Без фуражки и в белом халате эта сволочуга и вовсе низкорослой казалась.

- Versuchskaninchen Mannschaft[9]? - улыбнулся офицер.

Петро понял, что опытами замучают.

Остригли всех, обрили, вымыли из шланга, поменяли лагерные обноски на ношенную, но стиранную польскую форму - Грабчак к странному воротнику не привык - шею натирало. Башмаки так вообще какие-то гражданские выдали, хотя крепкие и вроде как даже размер подобран.

Дней десять, наверное, откармливали, давали спать, и даже днем лежать на койках. Опыты начались, но не очень мучительные: кровь у заключенных брали, температуру и давление мерили, на весах взвешивали, в рот и даже в жопу заглядывали. Прогулок не предусматривалось, только в амбулаторию водили - двадцать шагов по коридору: глухому, без окон, только кабеля по стене тянутся и лампы тусклые светят. Иной раз какие-то громкие сигналы доносились, свет мигал, - Алжирец говорил что как на корабле. Но, скорее, под землей команда "Versuchen" прибывала...

...Обед был простым, но плотным: макароны - миска с верхом, эрзац-кофе по две кружки. Мелькнуло у Петро нехорошее подозрение, и точно - в глазах через пять минут поплыло, соскользнул с табурета...

А очнулась команда "Versuchen" уже на Акне[10].

[1] (нем.) Молчать, свиньи!

[2] (нем.)О, мой бог, ну и свиньи!

[3] (нем.)Назад!

[4] Искаженное немецкое Postkarte - открытка.

[5] Искаженное немецкое sein Ziel - конечная цель, пункт назначения.

[6] Искаженное немецкое Leiche - трупы.

[7] Искаженное немецкое Zweck - цель, смысл.

[8] Искаженное немецкое fahren - везти.

[9] Команда (в спортивном значении) подопытных кроликов.

[10] (нем.) Akne - прыщек, угревой прыщ.

***

Холодно здесь было и дыханья не хватало. Стоило начать работать, как странное удушье распирало легкие, рот распахивался, тщетно втягивая воздух и голова кружилась так, что человека вело из стороны в сторону, и он, теряя равновесие, бился о груз или запутывался в сетке. Но на работу команду "Versuchen" выводили редко, не каждый день, и заключенные сидели в своем блоке, бессмысленно глядя в прорехи брезента, трепещущего на прутьях.

------------ ----------------

Мгновенно всходило солнце, едва мелькнув, ныряло в чернильно-лиловую тьму облаков - буйная пелена неслась над пиками с неистовой скоростью, и смотреть на это безумство даже после двух недель на Акне, было жутко. Всполохи бирюзового сияния разрывали бурлящие облака, ослепляли. Если вспыхивало в зените, немцы оставляли работу, надевали сварочные темные очки-консервы, команда "Versuchen" в своей клетке становилась на колени - лечь сразу всем было негде - и вжималась лицами в холодный пол, набрасывая на головы меха дох и толстые одеяла. Зазевавшийся Немец-Социалист практически ослеп на левый глаз - не любило здешнее Солнце когда на него гости смотрят.

Петро помнил свои первые минуты на Акне, когда очнувшиеся пленники с воем расхватывали стеганые фуфайки и брюки, совали ноги в массивные чуни. Кричал на очумевших узников немец с висящим на груди намордником дыхательного аппарата, на одеяла указывал. А холод пробирал до мозга костей, мысль вымораживал. Блок клетки висел над пропастью, вокруг торчали немыслимо высокие горы-шипы, и взгляд этому ужасу отказывался верить. Не шипы, а "crete-пики-" - позже поправил Андре. Понятно, Грабчак никаких гор и в глаза не видел, разве только на картинках. Здесь, конечно, не похоже - вся земля, насколько глаз хватало, топорщилась иглами как огромный еж. Да и была ли там, глубоко внизу, земля? Взлетал с крыши штабного блока немецкий стрекочущий аппарат с удивительным винтом поперек себя[2]. Кружился над площадкой, вспыхивающей искрами сварки, уходил к ближайшим вершинам, скрывался из вида. Возвращался примерно через десять минут, натужно кренясь и упрямясь порывам ветра, садился. Немцы на миг прерывали работы, смотрели на выбирающегося из открытой кабины отчаянного пилота. Тот махал рукой и все снова работали.

Немцы трудились в три смены, непрерывно разрастались вокруг "пятака" лагеря сварные металлические конструкции, нависали над пропастью новые метры площадки, натягивались сети. Без защиты никак нельзя - почти ежедневно немцы потери несли. Андре говорил: "психик не держать". Не держала, это точно. То немец не с того, не с сего в "ворота" попытается прыгнуть, словно не видя решетки. Другой меховой капюшон откинул, шапку снял, на прожектор аккуратно повесил, да кувалдой себя по лбу - двумя руками, умело. То драки вспыхивали. Как-то схлестнулись: несколько слов, один ударил бригадира обрезком швеллера, мигом подскочили еще двое, повалили, забарахтались, неуклюжие в теплой одежде. Сварщик деловито подтянул шланг, склонился с горелкой... Порывы ветра доносили до блока вонь горящей шерсти и жареного мяса. Бунтовщик дергался, вырваться пытался. Наверное, кричал, но звуки в жужжании заряжаемых генераторов и свисте ветра гасли. Подбежали немцы, что жандармами числились, растолкали строителей, но бунтовщик уже вытянулся неподвижно - брюхо ему насквозь прожгли. Повозились, оттащили к "воротам", отстегнули сетку - и улетел труп землю искать. Должно же хоть где-то дно у пропасти иметься?

Сходили с ума люди. Снова и снова немцы на сетку кидались, один из узбеков пытался себя задушить, Алжирец на Поляка кинулся, нос откусить хотел, визжал как бешеный. Навалились, напинали слегка, успокоился. Только вроде бы онемел запальчивый смуглокожий. На Петро и на самого что-то находило - в глазах темнело, зубы стискивались, скрежетали - ярость такая, что сейчас только схватись -- никакие прутья не удержат, всех немцев голыми руками порвешь. Но Андре был рядом, слегка по плечу похлопает, скажет, неважно что. Ну и наоборот бывало - французы тоже не железные, вполне дурить могут.

Кормили однообразно: плитка шоколада, горсть изюма, шесть таблеток. Таблетки не ядовитые, наверное, витамины, немцы их и сами жевали. Воды строго по полкружки - не имелось на Акне своей воды, только привозная. Может, от сухости и в головах мутилось?

...Жужжали генераторы, непрерывно заряжая аккумуляторы, сотнями стоящие на площадках-балконах. Взвывала сирена - истошный сигнал сразу сбивал, уносил ветер, мигал прожектор, прятались немцы. И словно огромный великан вздохнул: закладывало уши, вздрагивал лагерь, выбирались из укрытий строители, появлялся комендант, - спешили к "вагону-цистерне", подвигали пандус, отвинчивали болты круглого люка. "Цистерна" - черная, из непонятного материала, висела над скальной площадкой, закрепленная тросами на мачтах-растяжках. Как в ней появлялись грузы и пассажиры, догадаться было невозможно. Понятно, что электричество использовалось, но ведь к самой "цистерне" кабеля не подходили, только к сетке металлической, что стартовую площадку окружала.

Толстостенная цистерна была не особо вместительной, грузов помещалось не так много, людей оттуда доставали по большей части в бессознательном состоянии. Иногда в чувство так и не приходили - немец, что у строителей за попа считался, читал скорую молитву и свежее тело за "ворота" спихивали. Вынимали из "вагона" фляги с водой, новые балки-рельсы, баллоны для сварки и снова за работу. Спешили немцы, на мертвецов и холод внимания не обращали. А генератор снова гудел, батареи заряжая...

Наблюдали жизнь Акна узники. Брезент, что клетку блока накрывал, на глазах превращался в лохмотья. Петро, да и вся остальная команда "Versuchen", понимали, что живыми их отсюда не выпустят. Секретный объект, лишнего уже по самое немогу насмотрелись. Для опытов пленных привезли. Может, на лебедке вниз станут спускать, испытывая сколько и как глубоко человек в ущелье сможет прожить или еще что-то. Гадать не хотелось, да и вообще мозги на Акне медленно работали: то ли, промерзали, то ли ветром выдувало.

К клетке подходил лишь повар-раздатчик - выдавал паек. Измучен был немец не меньше чем узники. Очки на лоб поднимал: глаза запавшие, кожа местами облезла, белесыми лохмами весит, хотя рожа сплошь мазью намазана. Немец не разговаривал, отсчитывал плитки, разливал в кружки чуть теплую воду. Через день к заключенным поднимался немец-офицер: проверял все ли живы, сличал номера на ватниках, заставлял каждого присесть, руки раскинуть, до кончика носа дотронуться. Этот тоже не особо разговорчив был, даром что штабной и ученый. Не снимая теплых перчаток, заполнял журнал и возвращался в свой штабной домик. Андре этого писаря называл "астролгом". Действительно, ученый немец, вместе с комендантом, часто поднимался на верхнюю площадку штаба. Топтались в тесноте, заставленной приборами и антеннами, возились с телескопом.