Советник царя Гороха (сборник произведений) - Алексей Владимирович Мефокиров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– В Ливию поедем? – рубанул с плеча Жека.
– Куда? – мне показалось, что я плохо расслышал.
–В Ливию, спрашиваю, поедем, а?
– Да ты шо!!! Там же война!!!
– Ну и шо, мы ж не на фронт с автоматом. Есть вариант: поедем на две недельки – платят три тысячи евро, все законно – никаких приколов. И от войны подальше, а три штуки евриков за две недели ты нигде здесь не заработаешь.
– Жека, че за бред? Какие две недели? Да визу только открыть – это же не раз-два.
– Это уже не твои проблемы: фирма все сделает. Паспорт, одежка – и поехали.
– А че я родным скажу???
– Да что хочешь говори. Хочешь – в пионерлагерь отправляйся, ну, не знаю – опээр какой-нибудь…
– Жека, ну какой опээр на две недели…
– Ну ты шо, ничё придумать не можешь?
Долго ли, коротко ли – как говорят в сказках, но вот я с огромным баулом ненужных вещей уже качу с Жекой в зеленой гусенице скорой двадцатки «Луганск-Киев».
Меня когда-то удивляло, что если ехать по Украине на поезде, то может создаться впечатление, что леса – это самый распространенный ландшафт. Я, когда был маленьким, так и думал.
И лишь потом узнал, что бесконечный дремучий лес, изредка прерываемый полями – всего лишь узкая рукотворная лесополоса, высаженная вдоль железнодорожного полотна. Серая пелена сумерек опускалась на землю, и я задумчиво смотрел в окно на бесконечный конвеер из столбов, кустиков, подстанций, деревьев; спать не хотелось, и как всегда в такие моменты, меня потянуло на философские размышления.
«Как вся наша жизнь похожа на лесополосу, – думал я, – которая тянется бесконечным потоком по обе стороны нашей дороги. Мы мчимся на своем поезде судьбы, смотрим по сторонам, и видя все эти деревья, деревья, деревья, – думаем, что весь мир вокруг – это лес. Такой же, как то, что мы видим. Но стоит пройти полусотню метров в сторону от рельсового пути – и станет понятно, что леса в общем-то никакого и нет: вокруг холмы, строения, громадные золотые поля ячменя и пшеницы…Все, что угодно, но не лес».
Когда окончательно стемнело, и за окном мелькали лишь огни переездов, сменяющиеся однообразными темными силуэтами, я закрыл глаза и слушал стук колес. Время от времени, когда моя мысль возвращалась к цели нашей поездке, с моих губ слетала сакраментальная фраза из монолога Юрия Гальцева: «Абалдеть!».
Диву даюсь, как Жеке удалось втянуть меня в такую авантюру. Впрочем, он обладает несомненным талантом в этой сфере. Два года назад мы с ним точно так же ехали в киевском поезде поступать в магистратуру Института интеллектуальной собственности при Антимонопольном комитете Украины, и я, кстати, сумел туда поступить. Правда учеба вылилась в месяц заоблачных трат родительских денег, после чего я, финансово и морально истощенный, вернулся домой с видом Наполеона, отступившего из Москвы. Жека поступить не смог, но он как-то быстро устроился в стольном граде, вошел в тусовку и прожил там почти до момента нашей нынешней встречи. Вопреки, а возможно даже и благодаря своему крайнему авантюризму и живому нраву, он всегда обладал особым чутьем на случайные, но довольно приличные подработки. Я не помню, чтобы он задерживался на какой-нибудь работе более двух месяцев, но зато за те один-два месяца он зарабатывал более, чем я за пару лет.
Но, что мне при этом нравится – деньги не меняют его. Если он и хвастается своими победами на этом фронте, то без высокомерия, без насмешливого назидания, свойственного другим.
Невысокого роста, с коротко подстриженными темными волосами, умным взглядом, отлично владея английским (учился в Харьковском национальном на переводчика), на всех своих работодателей, особенно иностранных, он производит безукоризненное впечатление. Многие предлагали ему престижную постоянную работу, но мятежный дух, обитающий в его некрупном теле всячески противится такому, как он любит говорить, «ярму». Особо помогает ему по жизни особый талант вызывать к своей персоне безграничное доверие, какая-то сквозящая изнутри тихая уверенность, которая не дает и секунды заподозрить, что он такой прохвост, каких мало сыщешь на свете.
Даже я, зная его, раз за разом попадал, и не факт, что снова не попаду на его удочку. Кстати, вопрос с моими родными, которые, конечно, категорически были против любых моих сомнительных поездок, во многом решился просто с его появлением. Он рассказал моей матери о том, что мы едем фотографами на какой-то конкурс, и что на этом конкурсе он непременно меня познакомит с хорошей, милой девушкой, и вообще, приложит все усилия, чтобы я вернулся за рулем золотого «мерседеса» с покладистой и милой невесткой на пассажирском сиденье. И мама, дай Бог ей здоровья, поверила во все это словоблудие, не только отпустив меня, а просто таки погнав в эту авантюру. Что и говорить, настоящий Гэндальф.
К портрету Жеки нужно, несомненно, добавить еще одну пикантную подробность – невероятную любовь к нему прекрасного пола. Нельзя сказать, что он очень уж красив, но порой ему достаточно войти и улыбнуться, как девичьи сердца начинают трепетать, словно раненные птицы. У любой женской компании, к которой он ненавязчиво присоединяется, глаза начинают светиться такой исступленной нежностью, будто он – их светозарное светило, сам древнегреческий Эрот, сошедший на землю и терзающий одним своим присутствием их души томительно-сладкой мукой.
Сам Жека, правду сказать, к своим многочисленным поклонницам относиться более чем цинично, в разговоре за «чашечкой пива» находя для них очень едкие и насмешливые определения; и если опустить все эвфемизмы и намеки, то в этом вопросе он – та еще сволочь. Особое удовольствие он получает от жгучей ревности, которая буквально сводит с ума несчастных соперниц в борьбе за его сердце, и, будучи в соответственном настроении, он может часами живописать подробности этих схваток, настолько остроумно все высмеивая, что с одной стороны не можешь сдержать улыбку, а с другой ужасаешься происходившим.
Сидя на своем месте, с каким-то странным любопытством наблюдаю, как Жека уже искусно заигрывает с молоденькой проводницей в нашем вагоне, и она, зардевшись от удовольствия, смущенно улыбается его вниманию.
«Ну и сволочь же ты, Жека!» – думаю я. При этом в этой мысли причудливо смешивается восхищение, какая-то белая зависть и одновременно привязанность к нему. На него просто не получается злиться, не получается его осуждать,
