Главный свидетель - Фридрих Незнанский

Стащив с головы шапку, Юрий зачерпнул ладонью снегу и прижал к темени. Сразу закололо, но тут же тягучая боль стала вроде стихать. Поглядел на ладонь – она была темной, и с нее капали на снег темные же капли. Хреново, однако, дело-то!

Вытащив из кармана более-менее чистый носовой платок, Юрий прижал его к голове, а сверху, стараясь сделать это как можно осторожнее, надел шапку.

Потом он постарался запомнить это место, хотя узнать, чем один забор отличается от другого, он все равно не смог бы. И медленно, чувствуя усиливающееся головокружение, пошел вдоль улицы. Как-то забылось, в каком направлении следовало идти, но он рассчитывал кого-нибудь встретить по дороге, спросить.

Нет, обошлось, однако. Из узкой улочки он вышел на более широкую и увидел вдали свет прожектора у ворот колонии. Теперь и сам смог сориентироваться: до дома полковника было метров триста, но – в обратную сторону.

Уже на подходе к дому его вдруг будто укололо. Он распахнул пальто и сунул руку в задние карманы джинсов – кассеты были на месте. Не добрался, значит, до них налетчик.

Пошарил в других карманах – пусто. Ни бумажника, ни удостоверения, которое носил обычно в верхнем кармане пиджака. Ограбили подчистую, сволочи!

А тут еще вспомнилось, что с четырех до пяти должен был состояться важный разговор с Москвой! Вот же, мать честная! Везде проколы…

– Вы где были, Юрий Петрович? – с тревогой встретил его полковник, открывая дверь в дом. – Еж твою! – воскликнул следом, увидав красные потеки на лице и ладонях.

Следующие полчаса занимались тем, что промывали водкой, отчего казалось, будто голову совали в раскаленную печь, рану на темени, а прибежавший из колонии эскулап заклеивал мелкие порезы ленточками пластыря. Затем по его же совету был принят внутрь стакан немного разведенного спирта и пациенту было велено до утра не вставать с постели. Ведь то, что голова кружилась, вполне указывало на «наличие сотрясения мозга»! Может быть, не очень сильного, но лучше воздержаться, не рисковать…

Врач выпил и сам, чокнувшись в полковником, после чего ушел.

Юрий рассказывал о своих приключениях. Полковник слушал и только разводил руками. Потом тоже велел не вставать, а сам засобирался на службу.

Явился он совсем уже поздно. Сказал, что лично для себя этот эпизод он считает чрезвычайным, хотя, если честно сказать, подобные случаи с приезжими здесь, к сожалению, не редкость. Но с утра, он уже приказал, будет прочесано то место, где напали на адвоката, сейчас же не видно ничего, а тогда станет окончательно ясно, с какой целью совершено нападение. Был ли это случайный грабеж, или объектом нападения адвокат Гордеев избран совсем даже и неслучайно. Вот тебе и день-другой не в счет!

Кроме того, полковник приказал доставить к себе в кабинет осужденного Репина, имел с ним короткую беседу, после чего отправил парня в штрафной изолятор. Он там сейчас один, а охранник – мужик надежный.

Юрий подумал: что бы он сейчас делал, если бы с самого начала не выбрал верный тон и правильную позицию по отношению к этому человеку? А ведь ехал-то сюда с явным предубеждением…

Потом снова поговорили о пропаже. Удостоверение – черт с ним. Другое выпишут. Паспорт вот – это плохо. Но тут Борис Серафимович успокоил, что сам напишет официальный документ о нападении и похищении – для московского паспортного стола. А узнав, что паспорт был вообще старого еще образца, советского, лишь рукой махнул:

– Тем более, давно пора новым обзаводиться!

Билет до Москвы тоже не проблема, те же мужики из транспортной милиции обеспечат. А вот то, что пропали соглашение на защиту Репина и часть протоколов допроса, это, конечно, очень плохо. Если налет – следствие решения господина Носова, то эти материалы откроют ему существо показаний Репина, и тогда уже за жизнь парня никакой Предыбайло не сможет поручиться. Все силы кинут, чтобы убрать, – и ведь уберут, суки! Вот она – главная ошибка. Черт понес за каким-то печеньем, о котором, кстати, за все прошедшее время так ни разу и не вспомнил!..

Ну соглашение, в конце концов, ладно, новое написать нетрудно, а вот… И вдруг Юрия словно осенило! Он даже сел, чтобы обдумать новую мысль. А забеспокоившемуся было полковнику показал рукой: мол, подождите, кажется, что-то наклюнулось! И ведь верно. В самом деле именно наклюнулось.

Носов уже сегодня может получить весточку о том, что на адвоката совершено нападение, изъяты все документы и материалы допросов Андрея. Что они представляют большую ценность, ибо в них постоянно упоминается фамилия Ильи Андреевича и его сынка, одного из лидеров бандитской группировки из Бабушкинского района Москвы. И Носов просто вынужден будет немедленно засуетиться, начать какие-то телодвижения, на которых его и можно будет наконец-то прихватить. Главное теперь, чтобы Денис со своими мужиками не прозевал этой суеты!

– Конечно, ошибка, дорогой Борис Серафимович, – произнес наконец Гордеев и полез в сумку за своим мобильником, который почему-то именно в этот раз оставил дома. – Но им моя ошибка тоже может выйти боком. Сейчас я, с вашего разрешения, сделаю один звоночек в Москву, а потом подумаем, чем заняться завтра… Нет, все-таки не понимаю, почему они меня-то не убили?

– Дело в том, Юрий Петрович, – маленько кряхтя, попробовал объяснить Подыбайло, – у нас хоть и глухой угол-то, но законы есть. Куда уж совсем-то без них? Морду набить там, грабануть кого из пришлых – тут еще куда ни шло. А вот мочилово, как выражается в основном мой новый контингент, такого в наших краях особо как-то не замечалось. Народ же друг друга знает. Не, с этим делом у нас пока полегче, не Москва все ж!..

Это было хорошее объяснение.

Глава девятая КОЕ-ЧТО О ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫХ УСЛОВИЯХ

Денис, конечно, ожидал чего-нибудь подобного, но очередная весть от Юры просто поразила его наглостью господина Носова. Такое не то чтобы прощать, даже оставлять без внимания было нельзя. Впрочем, никто и не собирался играть в поддавки.

И еще одну наводку дал Гордеев: потрясти хорошенько «бабушкинских». Пощупать связи этих бандитов со «станичниками» – наверняка что-нибудь интересное обнаружится. Вот когда речь пошла о конкретике, это ведь не блуждать в дядькиных базах данных, тут действительно могут отыскаться любопытные данные даже в милицейских сводках происшествий, обобщать которые начальство не очень любит, а зря.

Но наиболее интересным в данный момент вполне могли бы оказаться показания следователя Мансурова и майора Лукина. Естественно, что ни один, ни другой и под страхом смертной казни ничего не станут рассказывать, тем более открывать те условия, согласно которым и происходило расследование убийства Инны Осинцевой, а также сбор доказательств виновности Андрея Репина.

Ну да, скажет Мансуров, тот же сам во всем чистосердечно признался – этот Репин! Чего вы от меня хотите? И будет при этом делать вид, будто не знает, что каждое из признаний обвиняемого все равно должно быть доказано следствием, иначе всем им, этим признаниям, грош цена. Просто повезло тогда, что Репин в суде не отказался от всех своих показаний. Сказал бы, например, что меня, мол, заставили, – и вот вам большая фига в нос, поскольку ни одно признание следственными действиями не подтверждено. Я вся ваша пирамида, господа хорошие, развалилась до основания.

Но нет, конечно, эти деятели, разумеется, учитывали обстоятельства, которые, видимо, и вынуждали Андрея брать вину на себя. И настаивать на своей лжи. Теперь-то проклевывается причина: и дядя старался, и братец Гриша со своим будущим сыном – от него ж никто не ожидал предательства, тут тебе, возможно, и безоглядная любовь к Лидии, которая довела нормального человека до такого вот идиотизма… Много всяких факторов, объяснения которым еще пока не найдены. Или они уже имеются там, у Гордеева, которому придется почти стопроцентно посылать охрану. Иначе не только материалов не довезет до Москвы, но умудрится и собственную голову потерять.

И чтобы больше не ломать себе на этот раз уже свою голову долгими размышлениями и сомнениями, Денис вызвал Всеволода Михайловича Голованова и Владимира Афанасьевича Демидова. Для очередной операции требовались люди, умеющие внушить к себе уважение, смешанное у объекта с изрядной долей робости, а также, что не менее важно, работающие быстро и решительно. Опять-таки не оставляя у того же объекта сомнений, что если ему будет сказано: оторвем яйца, – он мог бы в этом ни секунды не сомневаться.

Основные данные на Мансурова и Лукина в «Глории» уже имелись, невелика проблема, да и не секретные агенты. Первый из них, Павел Борисович, проживал в собственном доме в Малаховке, что по Казанской дороге. Было установлено, что мужик попивает, оттого у него нелады с женой, частенько убегающей от него к своим родителям, имеющим трехкомнатную квартиру в Выхине, по той же ветке.

У Михаила Федоровича Лукина, напротив, была благополучная семья – жена и двое детишек, пяти и семи лет. Один ходил в детский садик, второй – в первый класс, и оба в дома напротив тех, где проживали Лукины, на Комсомольском проспекте, по соседству с Лужниками. Жена его нигде не работала, а жить семьей на зарплату только мужа – майора милиции, – вещь довольно рискованная. Однако ж ведь живут! И, похоже, беды не знают. С каких таких доходов? А вот тут и возникает легкое подозрение, что работа майора по Андрею Репину могла быть хорошо оплачена. Как, возможно, и по другим делам, просто за неимением времени трудно проверить, однако при большом желании – можно. Что и будет решающим аргументом во время беседы. Если стороны не захотят понять друг друга.