Главный свидетель - Фридрих Незнанский

Но подобные вопросы, опять-таки к великому сожалению, не решаются в один момент. Необходимо хоть какое-то время на разведку и подготовку условий для проведения акции.

А вот Илье Андреевичу, как бизнесмену, владеющему не только всеми необходимыми кадрами, но и соответствующими бесспорными возможностями, для решения своей задачи дополнительного времени, как оказалось, не потребовалось.

Он распорядился, и тотчас в Вологодскую область отбыл известный в определенных кругах уголовник Леонид Воронцов, по кличке Ворон. Две судимости и звание бригадира оргпреступной группировки, действующей в Бабушкинском районе Москвы, так называемых бабушкинских, должны были помочь этому авторитетному преступнику легко найти соратников и на какое-то время адаптироваться среди поселенцев бок о бок с зоной, чтобы подобраться и покончить с Андрюшей Репиным, передать ему горячий и последний привет от любящего дядюшки.

Не зная ничего этого, при очередной встрече Гордеев все же предупредил Репина, что по поступившим из Москвы сведениям на него, Андрея, скорее всего, уже объявлена охота. И в роли заказчика здесь выступает Илья Андреевич, близкий родственник. Факт проверяется, но следует быть готовым буквально к любой неожиданности. Этот вопрос уже обсуждался с руководством колонии, и, вероятно, будет принято решение временно поместить Репина в помещение штрафного изолятора. Пусть он отнесется к этому акту спокойно. Так надо.

Что такое ШИЗО, Андрею объяснять не стоило, об этой страшной камере в колонии рассказывали жуткие истории. Может, нарочно стращали, сам Андрей там ни разу не бывал, поскольку старался строгого и без того режима не нарушать, страже и вертухаям не перечить и, будучи парнем крепким, накачанным еще с помощью понимавшего в этом деле толк брата Гриши, пару раз дать отпор сумел, а после помогала избавляться от излишне назойливых товарищей по несчастью сто пятая статья, по которой парился.

Словом, настращал Гордеев своего подзащитного, после чего объявил о том решении, которое вынужден теперь и сам принять в связи с резко изменившимися обстоятельствами.

Андрей не поверил адвокату, счел, вероятно, его объяснения за какую-то непонятную еще уловку. Пришлось снова повторить. Кажется, дошло. Но парень все никак не хотел поверить, что родной дядя отдал приказ убить его.

– Вам, Андрей, нужны особые доказательства? – уже испытывал раздражение Юрий Петрович. – Может, хотите обождать, пока вас на пику посадят?

– Пусть только попробуют! – хорохорился Андрей, но на большее его не хватило: поневоле приходилось теперь думать.

Но, с другой стороны, суровое известие будто прорвало в душе Репина какую-то невидимую плотину: не все ведь рассказывал адвокату, несмотря даже на огромное желание отомстить своим обидчикам – родственничкам ненаглядным, забывшим про него. Многое записал в протокол и на магнитофон Юрий Петрович. И такого, что подумал: пора бы и заканчивать, уже известных фактов хватит на всю компанию с избытком. В том, разумеется, случае, если осужденным двигали не слепая злость и желание во что бы то ни стало отомстить, а знание фактической стороны дела и хорошая память.

Да, в общем, так оно, по идее, и должно было оказаться. Поэтому, оформив новые материалы соответствующим образом, Юрий Петрович сказал Андрею, что сегодня он вызовет его для беседы в последний раз – между четырьмя и пятью вечера, после чего они распрощаются и он уедет в Москву.

Андрей поскучнел. Усмехнувшись, Юрий спросил, уж не подумал ли тот, что адвокат останется здесь навсегда? Андрей мялся, но вопрос, который томил его, все же задал.

– Вы обещали… про Лиду…

– Вот для этого я вас и вызову еще раз к четырем. Подождем вместе, возможно, ее мои мужики отыщут и выведут на связь.

– А что, просто домой или там на работу позвонить нельзя?

– Категорически нежелательно. Именно в свете последних известий. Уверен, что ее телефоны прослушиваются. Какой же смысл тогда будет в ее отказе от сотрудничества со мной? Сами думайте! Дядю вашего она обманет, но он это поймет сразу же. И тогда вся наша игра, извините, псу под хвост. Тем вероятнее, что вас все-таки уберут, несмотря ни на какие предосторожности местной охраны, а заодно, что не исключаю, постараются отделаться и от обманщицы Лидии. До которой, как я вижу, вообще никому никакого дела нет. Это лучше?

– Извините, я не подумал.

– Охотно извиняю, – ответил Гордеев. Он спрятал все бумаги в папку и только потом вызвал охранника, чтобы осужденного увели.

Еще в первый день пребывания Юрия в колонии Борис Серафимович предложил – исключительно ради удобства и во избежание бесцельной траты времени – столоваться в блоке питания прямо здесь же, в колонии. Дла офицеров и охранников, состоящих в основном из контрактников, была отделена часть помещения, где они и обедали. А завтракать и ужинать свободные от смены предпочитали, разумеется, в домашних условиях. Дома в Шлёпине – видел уже Гордеев – были сложены из крепкого старого леса, вокруг усадеб высились могучие ограды, ожесточенно лаяли за ними сторожевые псы и гремели звонкими на морозе цепями.

Отпустив Репина, сам Юрий Петрович решил зайти в поселковый магазинчик и купить там какую-нибудь легкую мелочь – есть не хотелось, а ужины хозяин устраивал такие, что потом впору полночи ворочаться от полноты желудка. Не любил отказывать себе в жирной и плотной пище полковник.

Собственно, Юрий и сам не знал, что ему понадобилось в типичной деревенской лавчонке – тесной и темной, где на прилавке, закрытом допотопным изогнутым плексигласом, исцарапанным и затертым до матовой фактуры, лежал замороженный хлеб, оковалки дикого мяса – лосятина, кабанятина, всевозможное сухое печенье типа галет и масса всяческих нарезок, занесенных сюда невесть каким ветром. Вот на печенье и остановил свой взгляд Гордеев. Купил пару пачек. К чаю. А то эти «глупости» вовсе не держал в доме Борис Серафимович – не пища ведь, так нечего и место в вазочке занимать.

Народу в магазинчике практически не было. На улице тоже попадались редкие прохожие, которые, внимательно оглядывая чужака, после раздумчивой паузы кивали головами в мохнатых шапках. Юрий Петрович вежливо отвечал на молчаливые приветствия.

Приоткрыв папку и сунув туда пачки, из-за чего еще в магазине пришлось достать оттуда и рассовать по карманам джинсов уже записанные магнитофонные кассеты, Юрий отправился домой. А сам магнитофон он, от греха, оставлял в кабинете полковника.

Вроде и время еще обеденное, но тут, в тайге, уже темнеть стало, наваливались ранние зимние сумерки.

Юрий Петрович шел и слушал скрип собственных шагов.

В какой-то миг услыхал, что шаги его словно раздвоились: вот скрип – и сразу как бы эхо скрипа. Усмехнулся и подумал, что его, наверное, кто-то догоняет на пустынной улочке, вьющейся между сугробами и крепостными оградами за ними. Обернулся – и почти столкнулся с человеком в тулупе и меховой шапке, надвинутой на самые глаза. Юрий лишь рот открыть успел, как что-то очень тяжелое рухнуло ему на голову. Искры посыпались из глаз, а потом они как-то медленно развеялись, его качнуло, мягко опустило и понесло на упругой и послушной волне…

Сколько времени он так плавал, не мог и представить, потому что, когда открыл глаза и ощутил наконец тягучую липкую какую-то боль на темени, вокруг было уже темно. Он попробовал потянуться, отстранить рукой препятствие, которое ощущал всем телом, но не смог сразу это сделать. С трудом вытянул из-под себя вторую руку, на которой, оказывается, лежал, и стал на ощупь определяться, где же он находится и что с ним.

Первым делом вспомнился тот мужик, которого он не узнал бы сейчас, даже если бы и очень захотел. Затем он сунул пятерню под шапку и ощутил мокрое – наверняка голову разбили чем-то железным. Последнее ощущение перед беспамятством было таким, будто рельса на голову свалилась.

Двигая руками и ногами, понял, что слева что-то деревянное, а вот справа – явно сугроб, потому что рука проваливалась во что-то ледяное и колючее.

Побарахтавшись таким образом, он наконец сумел-таки подняться на колени и только теперь разглядел при неясном своде, льющемся не с такого уж и темного неба, что находится между высоким сугробом и стеной сплошного забора. Значит, надо лезть через сугроб, перпендикулярно плоскости этой ограды.

Столь несложные геометрические выкладки тем не менее прояснили сознание. Через несколько минут мучительного барахтанья ему удалось перевалить гребень высокого сугроба и съехать на пузе к дороге.

Поднявшись наконец на ноги, Гордеев стал оглядываться. Папки его, разумеется, не было. Да ее и не могло быть, теперь он понимал суть происшедшего. Предупреждал ведь, указывал, учил дураков, а сам уши развесил! Хорош бывший следователь! Вот смеху-то будет!..

Стащив с головы шапку, Юрий зачерпнул ладонью снегу и прижал к темени. Сразу закололо, но тут же тягучая боль стала вроде стихать. Поглядел на ладонь – она была темной, и с нее капали на снег темные же капли. Хреново, однако, дело-то!