Оставить на память (СИ) - Ласс Лина

Она не сдерживала слёз, с ними уходила вся напряжённость, которая скопилась за три месяца. Доктор предложил ей салфетки, которые она с благодарностью взяла. Видимо, на этой кушетке часто плакали, раз коробка с ними оказалась под рукой.

Выходя из клиники, Ника чувствовала небывалую лёгкость. Улыбка освещала её лицо. Тот декабрьский четверг показался ей теплей самого жаркого августовского дня. Даже снежинки, касавшиеся её лица, были словно нежные прикосновения лепестков. В тот вечер она набрела на какой-то милый детский магазинчик и купила там первые вязаные пинетки. Дома она поставила их на ночной столик возле кровати и, просыпаясь каждое утро, первым, что она видела, были они. При этом сердце так сладко сжималось, и какими бы мрачным не был вечер, каждое пробуждение было озарено только приятными мыслями.

Так и сейчас, засыпая, Ника смотрела на на розовые пинетки и отгоняла от себя образ разъярённого Влада, его глухой, пробирающий до дрожи, голос и слова, брошенные вслед.

"Ещё увидимся".

Уже проваливаясь в сон, она представляла как вскоре обует маленькие ножки в эти вязаные тапочки, как прижмёт к груди крохотную малышку, как заглянет в личико, а её дочь, открыв глазки, посмотрит прямо на неё. И эти глаза были голубыми, как норвежское небо. Как глаза её отца.

Глава 13

Генри молча выслушал рассказ Ники. Всё это время он держал её за руки изредка выпуская её ладони, чтобы она вытерла слёзы. То, с какой любовью она говорила об их девочке, разбивало ему сердце. Ему было горько от того, что он потерял столько лет, отсутствуя в жизни своего ребёнка. Как же она сама справлялась всё это время? И что говорила, когда девочка начала спрашивать о своём отце? Выдумывала ли истории о дальнем плавании отца-моряка или оборвала все дальнейшие расспросы, рассказав, что он скончался?

Но когда Генри услышал, чем угрожал Нике её бывший муж, он почувствовал как ужас сковывает его. То, что Влад грозился убить его, Войту было плевать. Но каким же надо быть монстром, чтобы угрожать невинному ребёнку.

— Почему ты уверена, что он узнает? — с надеждой спросил Генри. — Он в тюрьме в тысячах километрах отсюда.

— Потому что он даёт понять, что всегда наблюдает за мной, — обречённо произнесла Ника.

— Как это?

— Где бы я ни находилась, я всегда получаю от него цветы. Клянусь, это порой сводит с ума! — в отчаянии выкрикнула она. — Я знаю, что он далеко, знаю, что он за бетонной стеной и колючей проволокой, но я до сих пор вздрагиваю от малейшего шороха. А когда в дверь стучится очередной курьер с букетом красных роз, меня готово вырвать. Самые отвратительные цветы! И каждый раз в них короткая записка — напоминание, что он всё равно рядом.

Ника резко поднялась с дивана и уверенно прошла на кухню, где осталась бутылка со скотчем. Она налила трясущимися руками порцию и глотнув, поморщилась. Генри, шедший за ней следом, отодвинул её стакан.

— Не налегай. Утром будет болеть голова, — она жалобно взглянула на него. — Лучше кофе. — Войт включил кофемашину.

— Тогда самый крепкий, — сказала Ника.

— Что за документы ты подписала? — доставая чашки спросил Генри.

— У Влада были счета в офшорах и кое-какая недвижимость за рубежом. Теперь моя дочь владелица всего состояния, фирм и домов. Номинально, пока я её опекун. Но я к этим грязным деньгам не притронусь. Я ни копейки не взяла у него.

— Зачем переписывать всё на девочку? — на лице Генри проступило недоумение.

— В России чиновникам так нельзя — владеть за границей недвижимостью и бизнесом. Во избежание влияния на них со стороны. Он мог бы попросить доверенное лицо, но использовал меня. Это его месть. Я сбежала от него, вывела следствие на исполнителя, родила ребёнка от другого. Он хочет держать её и меня под контролем. Если бы он угрожал только мне, я бы послала его к чёрту. Он тут же мог бы пустить пулю мне в лоб. Но в чём виноват ребёнок? — Ника смотрела на свои дрожащие руки. — Я не могла так поступить с моей девочкой. Я уже однажды потеряла дитя — это было так больно! Я не переживу, если с ней что-то случится.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Она вновь плакала. Нет, рыдала, навзрыд. Генри не думая заключил её в объятия, словно хотел забрать себе всю её боль, но Ника упиралась, не давая ему крепко её обнять.

— Теперь ты понимаешь, почему не должен её видеть? — она стукнула его в грудь кулачком. Генри почти не почувствовал, так её силы были невелики. — Он узнает! Он убьёт её! — внезапно она замолчала, будто поражённая, кровь отхлынула от её щёк. — Господи, что же я наделала? — её мгновенно просохшие глаза теперь горели лихорадочным блеском. — Я же сама привезла её в Лондон! Но встреча с тобой казалось такой маловероятной… а мне не хотелось оставлять её в Париже с няней.

Ника кинулась к окну, что-то высматривая в темноте ночи. Но на улице было пустынно.

— Что, если они проследили меня до твоего дома?

— Мне кажется, у тебя уже паранойя. — Генри подошёл к ней сзади и сам выглянул во двор. Но для успокоения Ники плотно задвинул шторы. — Не думаю, что за тобой установлено круглосуточное наблюдение.

— Машины… — она запиналась, — иногда за нами следуют внедорожники…

Он растёр ей плечи — Нику явно знобило от страха — и заглянул ей в глаза:

— Я не видел за нами никаких машин, когда мы въехали в мой район. Никто нас не преследовал. Ты и девочка в безопасности. Постарайся успокоиться.

Он дышал с ей в унисон до тех пор, пока её дыхание не пришло в норму, а дрожь не прекратилась. Он должен был помочь ей успокоиться, хотя внутри сам был натянут как струна. Мысль, что кто-то по просьбе Влада мог следить за ними, и его выводила из равновесия, но Генри старался сохранять при Нике хладнокровие.

— Вот так, хорошо. Я обещаю тебе, что не подойду к ней, — Генри с трудом верил сам себе, но чувствовал, что не имел ни малейшего права рисковать жизнью девочки, — но… можно мне взглянуть на неё? У тебя же наверняка есть фото?

Ника слегка кивнула, и её лицо просветлело. Всякий раз, когда она заговаривала о дочери он видел ласковую улыбку и теплоту во взгляде. Она потянулась к карману и достала телефон.

Они пили кофе и сидели плечом к плечу за столом, рассматривая фотографии. Ника с упоением говорила о каждой, сохранившей то или иное воспоминание. Первый день рождения, первый зуб, поход в зоопарк, новый год. На фото темноволосая девочка с кукольным личиком и самыми чистыми голубыми глазами улыбалась прямо в камеру. Генри видел в ней черты Ники — те же нос и скулы, улыбка с ямочками, но цвет глаз был точно таким же как у него. Он листал фото за фото и чувствовал, как в глазах начало щипать. Он быстро заморгал, стараясь подавить подступившие слёзы.

У него есть маленькая дочь. Продолжение его самого, кровь от крови, плоть от плоти. А он не может даже просто быть рядом, не говоря о том, чтобы обнять её, взять на руки, поцеловать.

Они с Мартой пытались завести детей. Точнее, хотела она, а Генри, будто потакая её желаниям, соглашался на всё. Но он не чувствовал по-настоящему, что готов стать отцом. И раз за разом у них ничего не выходило, а они начали потихоньку остывать друг к другу частично из-за занятости в своих проектах, частично из-за частых размолвок. И мысли о том, чтобы завести ребенка отошла на дальний план. Сейчас Генри подумал, что это к лучшему.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Но до сегодняшнего вечера он даже не понимал, как он будет рад узнать, что у него есть ребёнок. А может всё дело в том, какая женщина здесь сыграла роль? Он поглядывал на Нику, когда она влюблёнными глазами смотрела на фото. Каково ей было каждый день видеть в глазах дочери того, кто подарил ей дитя? Что чувствовала при этом?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Как её имя? — спросил он.

Ника покраснела и опустила взгляд.

— Маргарита, — тихо произнесла она.

— Мою мать зовут Маргарет, — Генри усмехнулся такому совпадению.