От чести и славы к подлости и позору февраля 1917 г. - Иван Касьянович Кириенко

неоднократно доносил о грабежах генералу Деникину, но не получил никакого указания, а сегодня же он будет настойчиво говорить с ним. На другой день, когда я принес новую пачку жалоб, генерал Кутепов сказал, что генерал Деникин не разрешил предать трех указанных лиц полевому суду, так как могут тогда взбунтоваться их части и бросить фронт!? И этот человек серьезно думал, что он «вождь» армии. Эго отлично освещает положение: армия, в которой главнокомандующий боится своих же подчиненных, уже не армия и на нее уже положиться и надеяться нельзя.

Мы продолжали драться, а тыловой хаос и кавардак все разгорались. Население же нас встречало цветами, а провожало слезами и проклятиями. Вышел давно нужный приказ генерала Деникина, в котором, в красивых словах, он говорил о своем подчинении адмиралу Колчаку. Все ждали, и так должно бы было быть, что Вооруженные силы Юга России возьмут направление для естественного соединения с адмиралом Колчаком. Но генерал Деникин предпочел растопырить свой кулачок и первым войти в Москву.

Глава XX

Наконец, к нам в Харьков изволил пожаловать генерал Деникин. Город и дамы устроили ему торжественный прием. Заканчивая свою красочную речь, генерал Деникин гордо объявил: «Сегодня я отдал моей армии приказ наступать на Москву». Все обезумели и бросились к генералу Деникину; дамы впереди всех. Один генерал Кутепов и я стояли унылыми, так как хорошо знали очень слабый состав полков и уже потерю, по вине «вождей», того высокого нравственного духа, который был в 1-м Кубанском походе, и мы знали, что каждый полк не превышал нормального батальона и их изнуренность в идущих боях. Знал это не хуже и генерал Деникин. Сделав, как и генерал Корнилов, наполеоновский шаг, он, вместо того, чтобы идти на соединение, а значит и подчинение к адмиралу Колчаку, решил первым войти в Москву и… приняв судьбоносное решение, не остался, как Кутузов у Бородина, со своими войсками, а в тот же день уехал назад в Таганрог поближе к морю, нарушив тесную и ближайшую связь с войсками в самую критическую минуту, а «два с половиной человека» грозной нашей армии действительно ринулись на Москву. В эту минуту русский дух вновь охватил армию, и если бы Деникин остался при армии, как Кутузов или Багратион, то возможно, что Москва была бы взята, но в Таганроге был только оратор Деникин. Тыл же «формировался», пил вино, стрелял в ресторанах и танцевал танго.

Промелькнули Белгород, Курск, Орел. За Орлом все стало. Генерал Мамонтов вернулся, или его почему-то вернули, из своего конного набега, кубанские части, под влиянием, к прискорбию, не перевешанной рады, оставили фронт, увозя домой добычу?!

Фланг 1-го корпуса генерала Кутепова был обнажен на 30 верст. Корниловский полк, чтобы заполнить прорыв, мог послать только 100 человек. Войск больше не было никаких.

Армия начала не отходить, а покатилась к морю. Адмирал Колчак, не поддержанный нами, связанный, как и Деникин, левым правительством, также стал отходить. Генерал Деникин и тут не сумел собрать свои формирования и остановить откатывающуюся армию, у которой не было никаких резервов, занявши позицию, на которую армия могла бы опереться.

Пленные красноармейцы, до сих верно и хорошо дравшиеся, видя поражение, стали разбегаться.

Колокольчики перестали звенеть, – их никто не брал, а пропагандные советские деньги все еще красовались на вокзале. Благороднейшие, жертвенные, лучшие добровольцы гибли, напрасно отдавая свои жизни на фронте, опутанные глупостью и подлостью тыла и бестолковостью самовлюбленного Деникина»

Как «учредилку» разогнал пьяный матрос Железняк, так же легко сбросил в море генерала Деникина аптекарский помощник Лев Бронштейн-Троцкий.

Глава XXI

Вновь не вынесла душа русского позора, и я кинулся к генералу Кутепову, прося разрешения поехать вперед в Ростов и произвести там принудительную мобилизацию. Генерал Кутепов понял и дал свое согласие. Вызвали от полков корпуса приемщиков. Приехав в Ростов, я занял подходящие помещения и явочные пункты. Отпечатал приказ о мобилизации мужчин от 18 до 35 лет, назначил три дня для явки, указав взять с собой провизию на три дня, и объявил, что через три дня патрули будут обходить дома и всех не явившихся будут вешать на улицах. Город вновь затих. Полетели телеграммы ген. Деникину. Шкурники, тыловая рвань и богачи стали разбегаться. Ко мне приходили какие-то делегации, но я их просто выгонял. Накануне дня мобилизации утром прибыл штаб генерала Кутепова, а вечером генерал Кутепов получил через ген. Архангельского от генерала Деникина, уже успевшего переехать в Новороссийск, приказание прекратить всякую самовольную мобилизацию. Великий человек был ген. Деникин – сам все испортил и другим не дал исправить его «непогрешимые» ошибки. Мы тогда еще не знали роли трех «великих вождей» Алексеева, Корнилова и Деникина, а потому дисциплина взяла верх, и пришлось отменить мобилизацию.

Мы покатились на Новороссийск. Армия опять ничего не понимала. Разные «вожди» перестали плясать, быстро укладывались и удирали за границу.

Пароходов нет. Почти все повезли какие-то товары в Константинополь.

Заранее, на всякий случай, иметь пароходы, как это сделал генерал Врангель в Крыму, ген. Деникин не решился, он решился остановить, еще могшую спасти положение, мобилизацию Ростова, но не решился (!) остановить захват немногочисленных пароходов разными министрами для вывоза «государственного имущества», а когда уже на пароходах распороли некоторые тюки, то там оказалась мануфактура – «дар от благодарного населения». Некоторые части (Кубанский отряд), отходившие не прямо на Новороссийск, а по другим дорогам, остались на берегу и были брошены. Под штаб генерала Кутепова и пулеметные части достался угольщик «Роза» также загруженный разной домашней рухлядью, а для войск не оставалось места. Я приказал все выбросить в море; надо было видеть, с какой радостью офицеры швыряли за борт «голубые гостиные». Цветные кресты показали себя не менее блестяще. Старший врач деникинского госпиталя, участник 1-го Кубанского похода, Садовский в Новороссийске получил троекратное приказание от председательницы «белого креста» г-жи Митрофановой срочно погрузиться ему с женой на пароход, где ему оставлена каюта?! Доктор ответил, что не бросит ни раненых, ни персонал. Тогда ему было приказано передать лежачих раненых в другой лазарет для эвакуации (был ли вывезен этот лазарет, не знаю), а самому с персоналом и лазаретным имуществом грузиться на пароход. На запрос доктора, как быть с ходячими ранеными, никакого ответа не последовало, вероятно, г-жа Митрофанова поспешила уплыть. Доктор Садовский записал всех ходячих раненых в персонал и только так мог их погрузить. Вот тут, при всем творившемся кабаке, были бы уместны и правильны слова Милюкова: «Что это – глупость или