Ясновельможный пан Лев Сапега - Леонид Дроздов

Думается, к исторической правде все же ближе историки, а не писатели, в том смысле, что de jure великий канцлер был вторым (или даже третьим) лицом среди панов-рады ВКЛ. Определять же конкретную роль каждого канцлера в решении государственных дел без учета его личности не имеет смысла, поскольку многое зависело от способностей и влияния человека, занимавшего этот высокий пост. Главный вывод, который необходимо сделать, — должность канцлера в любом случае вторая. И подтверждение тому — дальнейшие действия Льва Сапеги, которые отвечают на поставленный современными писателями вопрос и распутывают клубок противоречий.

Если должность канцлера была наивысшей в Княжестве, значит, она давала максимум возможностей для продвижения собственной политики. Тогда почему в 1623 году пан Сапега добровольно от этой должности отказывается?

Права Сапеги как канцлера, несомненно, были довольно велики, но кое в чем ограничены. Это обусловливалось тем, что согласно статутам ВКЛ, в том числе и третьему, над которым трудился и сам сиятельный пан, в Княжестве действовала система сдержек и противовесов — основа государственного строя любого правового демократического государства. Великий канцлер был подконтролен сейму и шляхте, которая выбирала и направляла на сеймы своих представителей для решения наиболее значимых государственных вопросов.

Одной из важнейших обязанностей канцлера была та, которую поляки называют «быть королевскими устами». Другими словами, канцлер говорил от имени короля. Последний никогда не произносил речей на сейме или аудиенциях для иностранных послов. За него это делал канцлер. Он принимал участие в заседаниях сейма, будучи посредником между собранием и монархом: представлял сейму предложения короля по вопросам, которые должны были обсуждаться, а на заседаниях сейма произносил речь перед депутатами от имени правителя. Ту же роль канцлер играл во время аудиенций. Эти обязанности требовали от него не только способности аргументировать свою позицию, но и смекалки, дипломатической ловкости, досконального знания права. Канцлер должен был прекрасно ориентироваться во всех государственных делах — внутренних и внешних, хорошо знать практику делопроизводства и международный язык — латынь, владеть ораторским искусством, уметь убеждать людей. Память о таких канцлерах жила долго. Умная, содержательная речь незамедлительно передавалась из уст в уста, ее записывали и цитировали как образец риторики, на нее ссылались в своих трудах хронисты. Например, вот такими словами был увековечен один из наиболее знаменитых канцлеров: «Если ему от имени короля приходится говорить, он сначала смотрит в землю и как пень стоит, а потом глаза поднимает, не шевелясь ни в правую, ни в левую сторону туловищем и рукой или ногой не двинувшись да бороды не потягивая, начнет говорить, и слова из уст его плывут как бы наводнение, как потоп, который, когда уже наступает, сметает все на своем пути, ломает заборы и скотину, дома, бревна и все, что попадется ему на пути, несет в море» [19, с. 81].

Канцлер был вправе не скреплять большой государственной печатью то или иное решение высшей власти, которое противоречило действующему законодательству. Однако для такого шага всегда требовалось личное мужество. Кому нужны лишние неприятности? Ведь ссоры с королем и великим князем, как правило, к добру не приводят. Лев Сапега обладал мужеством и порой говорил «нет» незаконным действиям монарха, как, например, в случае с отказом утвердить решение короля о назначении в качестве епископа виленского поляка Бернарда Мациевского. Но хорошо известны и другие случаи, когда проще было подчиниться злоупотребляющему своим положением властителю, чем потерять должность. Нечто подобное допускали и другие фигуры на этом посту. Предшественник Сапеги Астафий Волович, сначала не подчинившийся приказу Стефана Батория скрепить государственной печатью привилей на основание иезуитской академии в Вильно, под угрозой потери должности вынужден был отдать печать разъяренному королю [69, с. 55]. Преемник Сапеги, следующий по очереди канцлер Альбрехт Станислав Радзивилл, уступил требованиям короля Владислава Вазы и утвердил привилеи для православной церкви [25, с. 68, 69]. В таких случаях также срабатывала система сдержек и противовесов: хоть привилей на канцлерскую должность и давался пожизненно, подписывал его все же верховный держатель власти — монарх, поэтому выполнять свои обязанности канцлеру и чиновникам приходилось в довольно сложных условиях.

Понятно, что любому из державцев хотелось иметь максимум свободы для осуществления своих замыслов. Не был исключением и Лев Сапега. Чем больше власть — тем сильнее искушение. Наверное, уступчивость канцлеров можно обосновать тем, что они не получали от государства денег за исполнение служебных обязанностей. Значительно позже — на сейме в 1775 году — это положение частично исправили, да и то лишь для светских канцлеров, посчитав, что духовные лица, занимавшие канцлерскую должность, могут прокормиться с церковных имений.

Все же канцлер от своей должности имел определенный доход. Как правило, это были подношения тех, кто получал привилеи на должности, особенно частных лиц. У канцлера зачастую была возможность манипулировать находящими в канцелярии королевскими и великокняжескими документами. Просители всегда благодарили за быстрое решение дела [19, с. 81]. Если же попадался недогадливый клиент, с ним поступали не очень вежливо. Иногда это было не просто злоупотребление, а прямое давление, особенно если соперник оказывался слабее. Нередко канцлеры использовали свое служебное положение ради корыстного обогащения. Например, автор Баркулабовской летописи отмечает: «В год 1600-й, месяца августа 8-го дня, с понедельника на вторник, пан Лев Сапега, канцлер ВКЛ, староста могилевский, распорядился, чтобы слуги его милости господин Голубицкий, урядник печерский, и Ян Рожновский село Требухи вернули Могилевскому замку. А то владение испокон отдано князьями Буйницкими монастырю Печерскому Святой Богородицы до самой речки Дубровны. То все Буйничские земли были» [6, с. 244] (пер. наш — Л. Д.). Хронист, фиксируя этот факт, не стал особо распространяться о незаконности приказа канцлера, ибо такие комментарии были чреваты серьезными неприятностями. Но мысль свою выразил для потомков просто и точно.

Однако не всегда слабый падал ниц пред канцлером. В начале ХVII века жил в Минске мытник (сборщик торговых пошлин) Масленко. Он отказался вернуть таможенный устав, печать и сундук с деньгами, когда канцлер Лев Сапега решил отдать его должность другому. Масленко заупрямился, причем с юридической стороны его аргументы были безупречными: «Я господину канцлеру не служу и писем его не слушаю, и ваш арест меня не заботит и того ареста не принимаю» [4, с. 8] (пер. наш — Л. Д.). Очевидно, место было хлебное, потому и проявляли чрезмерное упрямство в этом вопросе как канцлер, так и мытник. Один не желал уступать свою должность, а другому