Время предательства - Луиза Пенни

Старший инспектор побрел в кухню, где Клара и Габри готовили обед.

– Пахнет вкусно, – сказал он.

– Проголодались? – спросил Габри, протягивая ему тарелку с деревенским паштетом и крекерами.

– Вообще-то, я и вправду голоден, – признался старший инспектор, намазывая паштет на крекер.

Дрожжевой запах пекущегося хлеба смешивался с запахом жареной курицы и розмарина, и Гамаш вдруг понял, что после завтрака у него маковой росинки во рту не было.

– Я хочу попросить вас об одолжении. Я перевел старый файл на компакт-диск и хотел бы его посмотреть, но в доме Эмили нет DVD-плеера.

– Хотите воспользоваться моим?

Гамаш кивнул, и Клара, словно взмахнув волшебной палочкой, указала ножом в сторону гостиной:

– Плеер в комнате рядом с гостиной.

– Вы не возражаете?

– Ничуть, – ответила она. – Я вам сама все включу. Обед будет готов не раньше чем через полчаса.

Гамаш прошел за ней в маленькую комнату с диваном и креслом. На столе стоял старый телевизор с электронно-лучевой трубкой и по соседству с ним – DVD-плеер. Пока Клара нажимала кнопки, Гамаш наблюдал за ее действиями.

– А что на вашем диске? – спросил Габри. Он остановился в дверях, держа тарелку с паштетом и крекерами. – Сейчас я догадаюсь. Запись вашей пробы для программы «Канада ищет таланты»?

– Это была бы очень короткая запись, – заметил Гамаш.

– Что тут у вас происходит? – спросила Рут, проталкиваясь в комнату с Розой в одной руке и стаканом виски в другой.

– Старший инспектор ходил пробоваться на передачу «Канадский идол», – объяснил Габри. – А здесь запись.

– Ну… – начал было Гамаш, но тут же решил, что не стоит беспокоиться.

– Кажется, кто-то сказал, что вы хотите участвовать в передаче «Вы считаете, что умеете танцевать?» – спросила Мирна, втискиваясь на узкий диван между старшим инспектором и Рут.

Гамаш жалобно посмотрел на Клару. Появился Оливье и встал рядом со своим партнером. Старший инспектор вздохнул и нажал клавишу «пуск».

На крохотном экране закрутился знакомый черно-белый вихрь, сопровождаемый музыкой и внушительным голосом.

«В канадской деревне произошло маленькое чудо», – мрачно произнес диктор киножурнала. Появились первые зернистые изображения, и все в тесной телевизионной комнате Клары прильнули к экрану.

Глава двадцать первая

«Пять чудес, – продолжалось мелодраматическое повествование, словно возвещая Армагеддон. – Принятых одной холодной зимней ночью доктором Жозефом Бернаром».

На экране появился доктор Бернар в полном врачебном облачении с медицинской маской на лице. Он помахал неестественно быстро, но Гамаш знал, что таково свойство старых черно-белых пленок, на которых люди ходили нетвердыми шагами и двигались либо замедленно, либо дергано.

Перед доктором лежали пять плотно запеленатых младенцев.

«Пять девочек, родившихся у Исидора и Мари-Ариетт Уэлле».

Звучный голос с трудом произносил квебекские имена. В первый раз они были названы в киножурнале, но вскоре оказались на языке у всех и каждого. Начиналась всемирная увертюра к…

«Пять маленьких принцесс. Первые в мире выжившие пятерняшки. Виржини, Элен, Жозефин, Маргерит и Констанс».

«И Констанс», – с интересом отметил Гамаш. Она так и пройдет по жизни, болтаясь в конце предложения. «И Констанс». Вечное приложение.

В голосе неожиданно зазвучала возбужденная нотка: «А вот и счастливый отец».

В кадре возник доктор Бернар в гостиной скромного фермерского дома, перед печкой. Он протягивал крупному человеку одну из его дочерей. Словно делал особое подношение. Но не в подарок. Подержать на время.

Исидор, приведенный в порядок ради съемок и улыбающийся во весь щербатый рот, неловко держал на руках младенца. Непривычный к детям – это было заметно, – но естественный.

Хорошо знакомая рука взяла Терезу под локоть, и, невзирая на легкое сопротивление, ее оттащили от телевизора.

Жером отвел ее в дальний угол гостиной Клары, как можно дальше от остальных гостей, хотя Голос Судьбы доносился и сюда. Теперь Голос толковал о сельской жизни и практически подводил слушателей к мысли о том, что девочки родились в сарае.

Тереза вопросительно посмотрела на мужа.

Жером встал так, чтобы видеть собравшихся перед телевизором, и перевел взгляд на жену:

– Расскажи мне об Арно.

– О каком Арно?

– О Пьере Арно. Ты его знала.

Он говорил тихо, взволнованно, стреляя глазами то в гостей, то в жену.

Начни вдруг ее муж исполнять стриптиз, Тереза удивилась бы меньше. Она непонимающе уставилась на него:

– Ты имеешь в виду дело Арно? Но это сколько лет назад было.

– Я не про дело. Я хочу услышать про самого Арно. Все, что ты о нем знаешь.

Тереза по-прежнему недоумевала:

– Нелепица какая. С чего это тебе понадобился Пьер Арно?

Жером посмотрел на гостей – они все стояли спиной к ним – и еще больше понизил голос:

– А ты сама не понимаешь?

У нее упало сердце. «Арно? Нет, невозможно!»

На заднем плане высокопарный голос сообщал, что благополучному рождению девочек способствовала рука Господа. Однако рука Господа казалась такой далекой от этой маленькой комнаты, где весело потрескивал огонь в камине и стоял аромат свежей выпечки. И где повисло в воздухе ненавистное имя.

Проклятый Пьер Арно.

«Доктор Бернар обычно скромничает, когда рассказывает о своем достижении», – сообщил диктор киножурнала.

На экране появился доктор Бернар без врачебного облачения, в костюме с узким галстуком. Седые волосы аккуратно причесаны, лицо чисто выбрито, на носу очки в черной роговой оправе.

Он стоял в гостиной Уэлле, держа в руке сигарету.

«Конечно, основная тяжесть легла на мать». Он говорил по-английски с мягким квебекским акцентом, и его голос звучал на удивление высоко, особенно в сравнении с гулким голосом диктора. Он смотрел в камеру, улыбаясь своей маленькой шутке. Зрители должны были верить в одно: доктор Бернар – настоящий герой. Человек, чьи высокие профессиональные навыки могли сравниться разве что с его скромностью. Гамаш подумал не без восхищения, что доктор Бернар идеально подходил для этой роли. Обаятельный, даже эксцентричный. Надежный и уверенный.

«Меня вызвали в самый разгар бури. Дети, кажется, предпочитают рождаться в бурю. – Он улыбнулся в камеру, приглашая зрителей к доверительному общению. – Но на сей раз случай оказался особый. Пятерняшная метель».

Гамаш огляделся и увидел, как улыбаются Жиль и Габри и даже Мирна. Улыбка возникала непроизвольно – трудно было не симпатизировать этому человеку.

Но Рут, сидевшая на дальнем конце дивана, не улыбалась. Впрочем, об этом вряд ли можно было сказать наверняка.

«Время приближалось к полуночи, – продолжал доктор Бернар. – Я не знал семью Уэлле, но случай требовал немедленного вмешательства, и я взял свой медицинский саквояж и попытался как можно скорее добраться сюда».

Каким образом человек, который никогда не бывал на ферме Уэлле, расположенной на краю света, нашел ее среди ночи и в разгар метели, не уточнялось. Но вероятно, чудо распространялось и на доктора.

«Никто мне не сказал, что их пятеро. – Он тут же поправился. – Что ждут пятерняшек. Но я поручил отцу кипятить воду и стерилизовать оборудование. Искать чистое белье. К счастью, месье Уэлле привычен принимать роды у коров и лошадей на своей ферме. Он оказался очень полезен».

Великий человек делил лавры с мужем, давая понять, что от мадам Уэлле толку было не больше, чем от свиноматки. Эта ситуация вызывала у Гамаша все большее восхищение, хотя и не уважение. За всем происходящим стоял какой-то блестящий режиссер. А доктор Бернар был такой же пешкой, как младенцы и серьезный, ошарашенный Исидор Уэлле.

Доктор Бернар смотрел прямо в объектив камеры и улыбался.

– О деле Арно писали все газеты, – вполголоса сказала Тереза. – Это была настоящая сенсация. Ты уже знаешь это. Все знают.

Бесславие Пьера Арно было так же велико, как слава пятерняшек Уэлле. Он стал их полной противоположностью. Если пять девочек символизировали радость, то Пьер Арно – позор.

Если девочек послал Господь, то Пьера Арно, этого падшего ангела, изверг ад.

Тем не менее он до сих пор преследовал их. И сейчас опять вернулся. Тереза Брюнель отдала бы что угодно, лишь бы не воскрешать то имя, то дело, то время.

– Oui, oui, – сказал Жером. Он редко проявлял такое нетерпение, и почти никогда – по отношению к жене. – С тех пор прошло уже лет десять. Я хочу снова услышать эту историю, и на сей раз не ту часть, о которой писали в газетах, а ту, что вы утаили от общественности.

– Я ничего не утаивала от общественности, Жером, – резко произнесла Тереза. – Я в то время была агентом-новичком. Может, тебе лучше спросить у Армана? Он хорошо знал Арно.

Они оба инстинктивно повернулись к собравшимся у дверей перед комнатой, в которой вещал телевизор.