Время предательства - Луиза Пенни

Он приходил на работу, но ничего не делал. Ему просто хотелось уйти из своей маленькой мрачной квартиры. От груд грязной одежды, от еды, гниющей в холодильнике, от неприбранной кровати, от тарелок с присохшей пищей.

И от воспоминаний о доме, который был у него прежде. И который он потерял.

Нет, не потерял. Его забрали. Украли. Это сделал Гамаш. Человек, которому он так доверял, отобрал у него все. И всех.

Бовуар поднялся на ноги и быстро пошел к лифту, а из лифта – в машину.

Тело у него болело, чувство голода сменялось тошнотой. Но он не мог заставить себя перекусить в кафетерии или в одном из ресторанов быстрого питания по пути.

Он заехал на парковку, заглушил двигатель и остался сидеть, глядя перед собой.

Теперь он почувствовал голод. Настоящий голод, аж живот подвело. И еще от него пахло. Вся машина воняла. Он чувствовал, что влажная футболка прилипла к его телу. Приросла и заплесневела, словно вторая кожа.

Он сидел в холодной темной машине и смотрел на единственное окно, в котором горел свет. Надеялся хоть мельком увидеть Анни. Хотя бы ее тень.

Было время, когда он мог усилием воли вызывать ее запах. Лимонная роща в солнечный день. Свежий цитрусовый аромат. Но теперь он не чуял ничего, кроме запаха собственного страха.

Анни Гамаш сидела в темноте, глядя в окно. Она знала: это что-то вроде болезни. Нечто такое, в чем она ни за что не призналась бы друзьям. Они пришли бы в ужас и смотрели бы на нее так, будто она спятила. А может, она и спятила.

Она вышвырнула Жана Ги из дома, когда он отказался пройти курс реабилитации. Они спорили без конца, пока слов уже не осталось. Потом они ссорились еще какое-то время. Жан Ги утверждал, что с ним все в порядке. Что все разговоры ее отца про наркозависимость – выдумки, чтобы отомстить ему за переход к суперинтенданту Франкёру.

В конце концов он ушел. Но на самом деле остался. Он все еще был внутри ее, и она не могла изгнать его оттуда. Поэтому она сидела в своей машине и смотрела на темное окно его маленькой квартиры. Надеясь увидеть там свет.

Она закрывала глаза и чувствовала его руки, его запах. Выпроводив его из дома, она купила флакон одеколона, которым он пользовался, и обрызгала подушку рядом со своей.

Она закрывала глаза и чувствовала его под своей кожей. Где он и был, грубоватый, любящий, яркий, умный. Она видела его улыбку, слышала его смех. Чувствовала его руки. Его тело.

Теперь он ушел. Но остался. И иногда она спрашивала себя, не он ли стучится в ее сердце. И что будет, если он перестанет стучаться.

Она приезжала сюда каждый вечер. Парковала машину. И смотрела на его окно. Надеясь увидеть признаки жизни.

– Вряд ли ты впервые получаешь шарами по физиономии, – сказала Рут закиданному снежками Габри. – Так что прекрати жаловаться.

Рут уже сидела в гостиной Клары, когда появились другие гости. И она их вовсе не ждала. Наоборот, разозлилась, увидев их.

– Я надеялась на спокойный вечерок, – проворчала она, раскручивая кубики льда в своем стакане с такой силой, что там образовался настоящий вихрь из виски.

Гамаш подумал, что в один прекрасный день этот вихрь просто засосет старую поэтессу. А потом он понял, что вихрь ее уже засосал.

Анри подбежал к Розе, которая сидела на табуретке рядом с Рут. Гамаш схватил его за ошейник и оттащил, но он напрасно беспокоился. Роза зашипела на пса и отвернулась. Если бы она могла запустить в него одним из своих перьев, то запустила бы.

– Я не знала, что утки шипят, – сказала Мирна.

– А мы уверены, что это утка? – прошептал Габри.

К ним подошли как зачарованные Тереза и Жером.

– Это и есть Рут Зардо? – спросил Жером.

– То, что от нее осталось, – ответил Габри. – Она сто лет как потеряла остатки разума, а сердца у нее вообще никогда не было. Ее жизнедеятельность поддерживается благодаря току желчи. А это Роза, – сказал Габри, показывая на утку.

– Я понимаю, почему Анри потерял голову, – сказала Тереза, глядя на понурого пса. – Кто не любит хорошую утку?

Реплика этой элегантной женщины была встречена тишиной. Тереза улыбнулась и чуть-чуть приподняла брови, и Клара начала смеяться.

Кастрюля стояла в духовке, и все уже чувствовали запах курицы и розмарина. Гости наливали себе выпивку и разделялись на группки.

Тереза, Жером и Гамаш отвели Жиля в сторонку.

– Насколько я поняла, прежде вы были лесорубом? – спросила Тереза.

– Больше я этим не занимаюсь, – настороженно ответил Жиль.

– А почему?

– Какая разница? – отрезал Жиль. – По личным причинам.

Тереза продолжала смотреть на него тем особенным взглядом, с помощью которого умела выуживать правду из закаленных полицейских. Но Жиль держался.

Она повернулась к Гамашу, однако тот хранил молчание. Он знал, почему Жиль перестал быть лесорубом, но не имел права выдавать чужой секрет. Двое этих крупных мужчин переглянулись, и Жиль благодарно кивнул ему.

– Тогда позвольте спросить вас вот о чем, – зашла с другой стороны суперинтендант Брюнель. – Какое там самое высокое дерево?

– Там – это где?

– На холме над деревней, – уточнил Жером.

Жиль немного подумал:

– Наверное, белая сосна. Они вырастают до девяноста футов, а то и выше. Как восьмиэтажный дом.

– А забраться на нее можно? – спросила Тереза.

Жиль посмотрел на нее так, будто она предложила ему что-то отвратительное.

– Почему вы спрашиваете?

– Из любопытства.

– Не держите меня за идиота, мадам. Тут не простое любопытство. – Он перевел взгляд с Брюнелей на Гамаша.

– Мы бы никогда не попросили вас срубить дерево или как-то повредить ему, – сказал старший инспектор. – Мы просто хотим знать, можно ли забраться на самые высокие деревья на холме.

– Наверно, кто-то и может. Но не я, – фыркнул Жиль.

Тереза и Жером, ошеломленные реакцией бывшего лесоруба, отвернулись от него и посмотрели на Гамаша. Тот взял Жиля за руку и отвел в сторону:

– Извините, я должен был поговорить с вами об этом наедине. Нам нужно получать спутниковый сигнал в Трех Соснах…

Он поднял руку, чтобы пресечь возражения Жиля, который снова попытался сказать, что это невозможно.

– …и мы подумали, нельзя ли установить тарелку на высоком дереве и протянуть с него кабель в деревню.

Жиль по-прежнему был настроен скептически:

– Вы думаете, кто-то может забраться на девяносто футов по сосне, по замерзшей сосне, таща с собой тарелку, а потом не только закрепить ее, но и настроить на сигнал? Вероятно, вы очень любите телевидение, месье.

Гамаш рассмеялся:

– Телевидение нам не нужно. – Он понизил голос. – Это ради Интернета. Нам нужен выход в Сеть, и мы хотим получить его… мм… так, чтобы об этом знало как можно меньше людей.

– Украсть сигнал? – спросил Жиль. – Откровенно говоря, вы будете далеко не первый, кто пытается.

– Значит, такое возможно?

Жиль вздохнул, задумчиво погрыз костяшки пальцев.

– Вы хотите превратить девяностофутовую сосну в передающую вышку, найти сигнал и проложить кабель.

– Судя по вашим словам, задача нелегкая, – с улыбкой сказал Гамаш.

Но Жиль не улыбнулся в ответ.

– Прошу прощения, patron. Я бы сделал что угодно, чтобы вам помочь, но мне кажется, то, о чем вы говорите, сделать невозможно. Предположим, я бы сумел забраться на верхушку дерева с тарелкой и закрепить ее… но ведь там сильный ветер. Тарелка будет все время колебаться.

Он посмотрел на Гамаша и убедился, что тот его понял. Это был основательный аргумент, от такого не отмахнешься.

– Сигнал невозможно будет удержать, – сказал Жиль. – Вот почему передаточные мачты делают из стали – для устойчивости. Абсолютно необходимое требование. Теоретически ваша мысль неплоха, но в реальности из нее ничего не получится.

Старший инспектор Гамаш опустил глаза в пол, оправляясь от удара. Рушился не просто какой-то план, а единственный. Запасного у него не было.

– Вы можете предложить другой способ подключения к высокоскоростному Интернету? – спросил он.

Жиль покачал головой:

– Почему бы вам не поехать в Кауансвилл или Сен-Реми? У них есть высокоскоростной Интернет.

– Мы должны оставаться здесь, – сказал Гамаш. – Где нас не смогут обнаружить.

Жиль кивнул и задумался. Гамаш не отрывал от него взгляда, надеясь, что решение найдется. Наконец Жиль снова покачал головой:

– Люди много лет пытались сделать что-то подобное. Законным образом или пиратским. Это просто невозможно. Désolé.

Гамаш поблагодарил Жиля и отошел от него, чувствуя себя опустошенным.

– И? – спросила Тереза.

– Он говорит, ничего не получится.

– Он просто не хочет этим заниматься, – сказала суперинтендант Брюнель. – Мы найдем кого-нибудь другого.

Гамаш объяснил ей про ветер, и она неохотно приняла суровую правду. Жиль не упрямился, он всего лишь был реалистом. Гамаш заметил кое-что любопытное: если Тереза Брюнель выглядела разочарованной, то ее мужа известие о неудаче не слишком расстроило.