Кощеева жена - Екатерина Валерьевна Шитова

на прошлой неделе оса жалила. Так он так сильно не ревел, – осуждающе проговорил мальчишка, размазывая по лицу вытекшие сопли.

– И правильно. Петька-то мальчик, а я девочка. Девочки всегда больше ревут! Мы по сравнению с вами, парнями, слабые, – весело проговорила Матрена, обнимая сына за плечи и заводя его в дом.

– Мам, ну какая же ты девочка? Ты ведь уже давным-давно выросла большая!

Матрена не выдержала и рассмеялась, теперь уже искренне, от души.

– Когда девочки вырастают, они становятся большими. Но от этого они не перестают быть девочками! – ловко выкрутилась она.

Степушка на минуту задумался, а потом проговорил серьезным тоном:

– Ладно, мам, раз ты девочка, придется нам с братом тебя защищать. Девочек нужно защищать, раз они слабые.

Матрена посмотрела в доброе и открытое лицо сына, и на ее глаза вновь навернулись слезы. Это было невыносимо. Она отвернулась и, проглотив комок, подступивший к горлу, тихо сказала:

– Хорошо… Буди брата, Степушка, я сейчас каши наварю. Наедитесь и гулять пойдете.

Степушка подошел к лавке Ивана и стал толкать его в бок. И пока зоркий и внимательный взгляд сына снова не устремился на нее, Матрена позволила себе еще немного беззвучно поплакать у плиты. Несколько соленых материнских слезинок капнули прямо в кипящую кашу.

***

Спустя пару дней вернулся Тихон. Он зашел в дом без стука, подкрался на цыпочках к Матрене, стоящей у плиты, и крепко обнял ее. Но Матрена вовсе не обрадовалась этому, она вдруг громко закричала и вцепилась в руку мужа зубами.

– Да что ты, жена, обезумела что ли от одиночества? – проворчал Тихон, когда Матрена заматывала его прокушенную ладонь тряпицей.

Она виновато взглянула на него и отвернулась.

– Прости меня, Тиша. Не знаю, что на меня нашло. Испугалась так, что чуть сердце не выпрыгнуло из груди! – Матрена помолчала, а потом добавила, – ты не делай так больше, прошу тебя!

Тихон обиженно махнул рукой и повернулся к сыновьям, которые испуганно притихли, сидя за столом. Возвращение отца всегда было для них праздником, но сегодня мама этот праздник испортила. Теперь все были грустные и нахмуренные, никто не улыбался друг другу.

– Пап, а мне Иван ножик деревянный сделал. Мы с соседскими ребятами в войнушку играем. Я их ножом режу!

Матрена, услышав про нож, содрогнулась, вспомнив, как колола ножом тело Якова Афанасьича, как хрустели и ломались под ее ударами ребра, как из ран струилась алая кровь, как все под ее руками превращалось в теплое кровавое месиво. Она же все прекрасно помнила, значит, все это было! Но, выходит, что на самом деле этого не было, ведь на следующий день она видела Якова Афанасьича живого и невредимого. Он подошел к ней, когда она полоскала белье на реке. Увидав мужчину, она чуть в воду не упала. Но он близко подходить не стал, остановился на берегу и проговорил:

– Коли Тихону расскажешь об нас, я детей у тебя выкраду и увезу так далеко, что ты их никогда не найдешь! Молчи, Матрена!

Сказал так, развернулся и пошел прочь. Матрена вся побледнела от такой угрозы и прошептала в спину уходящему свекру:

– Когда же ты сдохнешь? Должна же быть где-то твоя смерть?…

– Матрена! Матрена! – позвал Тихон.

Матрена, погрузившись в свои тяжелые думы, услышала зов Тихона не с первого раза и покраснела от стыда.

– О чем так крепко задумалась, женушка? О чем загрустила? Садись, говорю, со мной за стол. Посидим, поговорим, выпьем рябиновой настойки. А вы, ребятня, разбирайте-ка пряники и бегом по своим лавкам спать!

Тихон достал из своей потрепанной котомки два больших круглых пряника, и мальчики, увидев долгожданные сласти, завизжали от радости. Съев угощение, они улеглись, и Тихон с Матреной остались сидеть друг против друга. Взгляды обоих были уже захмелевшие от крепкой настойки.

– Я люблю тебя больше всего на свете, Матрена! Ты моя первая и единственная любовь! Навсегда. Без тебя ничего нет. Ты, будто солнце, освещаешь всю мою жизнь.

Язык у Тихона заплетался, но в его голосе было столько искренности и тепла, что у Матрены на глаза навернулись слезы.

– И я люблю тебя, Тиша! – прошептала она.

Тихон взял ее за руку и притянул к себе. Поцелуи мужа сначала были нежными, но вскоре стали страстными и настойчивыми. Руки Тихона блуждали по мягкому телу Жены. У Матрены закружилась голова, когда муж подхватил ее на руки и понес в их горницу.

– Я страшно истосковался по тебе. Последние дни минуты до встречи с тобой отсчитывал, – проговорил он ей на ухо, – ведьма ты, Матрена. Околдовала меня так, что я и думать ни о чем больше не могу. И чем дольше с тобою живем, тем крепче становится моя любовь.

Матрена расплела косы, скинула сорочку, повела плечами, завлекая мужа в свои объятия. И он, дрожа, присел на край кровати, целуя ее ноги. Матрена провела рукой по густой шевелюре Тихона, притянула его к себе и принялась целовать. Но когда Тихон навис над ней, она вдруг закричала, будто от страха, и принялась бить его кулаками по лицу и груди. Матрене показалось, что она целует вовсе не мужа, а Якова Афанасьича. Она колотила не Тихона, а ненавистного свекра, подлого снохача, хитрого Кощея.

Но Тихон этого не понимал, он что-то кричал Матрене в недоумении, но она его не слушала, нанося все новые и новые удары. Чтобы утихомирить ее, Тихону пришлось ударить Матрену по щекам. Тяжело дыша, она села и непонимающе уставилась на мужа.

– Тиша, это ты? – удивленно спросила она.

– Я, а кто же еще? – воскликнул в ответ он.

Матрена ничего не сказала больше, лишь горестно вздохнула. Натянув на себя сорочку, она легла на подушку и отвернулась к стене.

– Матрена! Матренушка! – позвал ее Тихон, – Что случилось, любимая?

– Ничего не случилось, Тиша, – ответила Матрена, – Просто спать очень хочется. Устала я шибко. Давай спать.

Тихон внимательно посмотрел на жену, но ничего больше не сказал ей, просто лег рядом и вскоре уснул. А Матрена на самом деле не спала, она до утра не сомкнула глаз, думая о том, как такое ей могло привидеться наяву. Уж не заболела ли она?

***

Состояние Матрены и вправду было похоже на болезнь. У нее не было жара и боли, но, при этом, в голове стоял туман, ее терзали мысли о будущем, и вместо того, чтобы идти на поправку, она все сильнее погружалась в невидимое болото, тонула в черной топи. С каждым днем становилось только хуже.

Яков Афанасьич наведывался к Матрене каждый