Кощеева жена - Екатерина Валерьевна Шитова

мальчики засыпали, а она садилась к лучине и штопала порванные за день штаны и рубахи. Иногда Матрена пела, но чаще всего просто сидела в тишине, слушая ровное дыхание мальчишек.

В один из таких вечеров, когда Тихона не было дома, а мальчики уже спали, Матрена, как обычно, села за шитье, как вдруг услышала странный шум, доносящийся из открытого окошка. Кто-то ходил по двору – трава шелестела от шагов незваного позднего гостя.

– Эй! Кто там ходит? Сейчас хозяина разбужу! – крикнула Матрена в темноту.

Задув лучину, она подошла к окну и присмотрелась, но ничего не увидела. А потом ее тело пронзил острый страх – прямо у крыльца замер неподвижно высокий мужской силуэт. Мужчина молчал и не шевелился, на лицо его падала густая, черная тень, но Матрена все равно узнала его. Это был он, Яков Афанасьич, ее мучитель, ненавистный Кощей…

Матрена затряслась от страха, отпрянула от окна и задернула занавеску. И тут до нее снова донеслись шаги. Мужчина подошел к самому окну и спросил приглушенным, хриплым басом:

– Сама выйдешь? Или мне в дом зайти?

Матрена вся похолодела от ужаса и стала судорожно осматриваться, пытаясь найти хоть что-то, чем можно было бы защититься.

– Молчишь? Ну ладно, тогда я сам зайду, – снова проговорил мужчина и направился к крыльцу.

Матрена взглянула на спящих сыновей и бросилась к окну.

– Стой! – хрипло выкрикнула она.

Яков Афанасьич остановился, развернулся и снова взглянул на Матрену.

– Я сама выйду. Иду… – торопливо проговорила она.

Схватив со стола нож, она направилась к двери.

– Ох, Тиша… Где же ты, мой Тишенька? Нет тебя, когда ты так мне нужен! – горестно прошептала она и, спрятав нож за спину, распахнула дверь.

Спустившись с крыльца, Матрена увидела его – высокого и широкоплечего. В лунном свете темный профиль Кощея был страшен – длинный, крючковатый, как клюв коршуна, нос, выпученные глаза, покатый лоб. Он ничуть не изменился, разве что его взгляд стал еще более злым. Матрена почувствовала, как все ее тело покрылось мурашками.

– Ну здравствуй, Матрена! – сказал Яков Афанасьич и улыбнулся, – давно не виделись!

Матрена сжала зубы и не ответила на приветствие. Рука, в которой она сжимала нож, вспотела от волнения.

– Вот ты какая стала! Располнела, похорошела! – Яков Афанасьич звонко причмокнул, как будто собирался съесть Матрену, – раньше скакала, как молодая кобылка, столько прыти в тебе было! А теперь успокоилась, гляжу. Может, посговорчивее стала?

Матрена молчала, по телу ее прокатилась волна знакомой, противной слабости. Ноги задрожали, руки опустились, еще чуть-чуть, и она выронит нож.

“Нет, только не это! – подумала Матрена, – Упыриха передала мне почти всю свою силу. Хоть бы эта ведьмина сила сейчас мне помогла!”

Яков Афанасьич подошел к Матрене и коснулся рукой ее щеки. Взгляд его стал таким черным, что Матрена утонула в этой черноте, как в бездонной яме. Она хотела оттолкнуть его руку, но не могла пошевелиться.

– Матрена… Ты сладко пахнешь, даже слаще, чем раньше! Я так истосковался по тебе, любимая! Иди же ко мне! Ну?

Мужчина обхватил обмякшее тело Матрены, притянул к себе и принялся покрывать жаркими поцелуями ее шею.

– Да провались ты со своей любовью, проклятый Кощей! – прошипела Матрена с ненавистью и из последних сил толкнула свекра в грудь.

– Не сопротивляйся. Ты моя, Матрена. И скоро ты станешь моей женой.

– Никогда! – яростно прошептала Матрена.

Свекр прижал ее к себе ещё крепче, и она захрипела от нехватки воздуха, вцепилась одной рукой в шею Якова Афанасьича, а другую руку, в которой был зажат нож, вскинула над головой.

Но чем крепче мужчина сжимал Матрену в объятиях, тем сильнее она слабела. Нож выпал из ее руки, стукнулся о землю, и ноги перестали держать ее, подкосились. Матрена рухнула в мокрую траву, и Яков Афанасьич набросился на нее, как голодный зверь на кусок мяса. Разорвав в клочья тонкую, полупрозрачную сорочку, он овладел Матреной с натужными стонами. Она лежала под ним, не шевелясь, отвернув лицо в сторону, сгорая от стыда и ненависти. Но тело ее было парализовано, ни руки, ни ноги не слушались. Горячие слезы текли по щекам Матрены, она думала, что тут и умрет теперь – под тяжелым телом свекра.

Но она не умерла, перетерпела эту мерзкую, унизительную пытку. Когда мужчина повалился рядом с ней в траву, тяжело дыша, силы вернулись к ней. Матрена встала, схватила нож и с размаху всадила его в грудь свекра. Тот охнул, захрипел. Она на секунду остановилась, посмотрела в его лицо, а потом принялась колоть его ножом снова и снова. Руки, лицо и груди Матрены испачкались кровью, а она наносила все новые и новые удары. А потом бросила нож рядом с окровавленным телом, смачно плюнула в искаженное страшной гримасой лицо мертвого Кощея и пошла к дому. Зайдя в дом, Матрена вытерла кровь с лица и рук и, проверив сыновей, легла в кровать.

– Вот и пришел твой конец, мерзкий ублюдок! Вот и все! Вот ты и подох! – злобно прошептала она.

А потом тяжелый, беспокойный сон сморил ее, и она уснула.

***

Но утром, выйдя во двор, Матрена с удивлением обнаружила, что там, где она ночью оставила окровавленное тело свекра, ничего нет. Не было ни тела, ни следов крови, даже трава на том месте была не примята. Матрена взглянула на свои руки – они тоже были чистыми. Только низ живота до сих пор ныл.

– Да как же это так? Что же это? Как так? Как? – сама себя спрашивала Матрена.

Она обошла весь двор несколько раз, но нигде не нашла ни следов вчерашнего происшествия, ни малейшей капельки крови. Схватившись за голову, Матрена завыла и стала рвать на себе волосы. И тут с крыльца до нее донесся плач Степушки.

– Мама! Мама! – закричал мальчик.

Матрена поднялась с колен, вытерла подолом сарафана мокрое лицо, пригладила волосы и только тогда обернулась.

– Степушка, сынок! Уже проснулся? – спросила она, подходя к сыну и вымученно улыбаясь ему.

– Мам, ты чего ревешь? А, мам? С папкой чего случилось?

Матрена махнула рукой, изо всех сил делая вид, что с ней все в порядке.

– Да что ты, сыночек, я вовсе не реву! Просто… – Матрена на секунду замялась, на ходу придумывая оправдание, – просто меня оса в ладошку ужалила, когда я курам траву рвала, вот и закричала я от боли!

Степушка всхлипнул еще пару раз, покосился на Матренину ладошку, а потом вытер слезы кулаками, поверив в ее ложь.

– Нашего друга Петьку тоже