Холодные сумерки - Валерий Георгиевич Шарапов

«А я должен был угадать такой вопрос, потому что оно ведь все, про чувства. Но не угадал. Потому что думать надо, а не бегать. А когда не бегаешь – снова думать, а не суетиться, хватаясь то за одно, то за другое».

– Жизнь, – ответила Стелла, и Дмитрий мысленно пообещал ей коробку лучших конфет, какие только делали на фабрике «Приморский кондитер». Нет, две коробки. – И с каждым мазком она растет, расцвечивается, как ребенок растет и тянется к небу. А вы рисуете? Или хотели бы?

«Правильно, умница, вопросы-вопросы. Они и тянут время, и заставляют думать, что еще больше тянет время, а еще дают информацию. Точнее, могут дать».

– Я, – мужчина глухо, воркующе рассмеялся, – я ваяю. Знаете, если верить Овидию, Пигмалион, увидев аморальный образ жизни Пропоитидов, был потрясен. С отвращением он решил устроить жизнь без женщин. Но, по-видимому, это не очень-то получалось. Женщина была и голове, и в душе. Тогда он взялся за инструмент и воплотил свои грезы в произведение искусства. Идеальная женщина Пигмалиона была сделана из белоснежной слоновой кости. Пропорции были идеальными. Ни одна женщина в реальной жизни не могла приблизиться к красоте творения Пигмалиона… А что для вас идеальный мужчина?

Дмитрий отчаянно почесал ногу. Скульптор, мать его, тем временем снова засмеялся, точно почуял его охотничий зуд.

– Ох, ну разве можно сказать, не познав человека? – удивилась Стелла. – Не увидев губ, глаз, волос, кожи? Не услышав, как он говорит и поет? Не заменит внешность ни губ неярких, нежных, ни большую доброту маленького сердца. Пигмалион был влюблен. Конечно, Галатея была неодушевленным существом, но это не помешало Пигмалиону испытывать к ней большую привязанность и относиться к ней как к своей жене. По ходу дела скульптор начал обманывать себя, полагая, что Галатея – настоящая женщина, понимаете? Он оживил идеал своей искренней любовью…

– Быть может, мы поговорим об этом вживую? – перебил ее мужчина.

– О да, – томно вздохнула Стелла. – На набережной. Завтра. В полдень. У фонтана.

«Молодец!»

– О нет, – не согласился с ней собеседник. – Это так скучно! Предлагаю у газетного киоска у театра, а после погулять по лесу. В пять вечера.

– Ну хорошо. Только не приставайте!

– Ни в коем случае. Прощайте, моя Галатея.

– До встречи, мой Пигмалион.

В трубке раздался щелчок, и Дмитрий осознал, что руки у него дрожат, мелко и неприятно. Частично в этом был виноват азарт, но частично – сосущее чувство, что место этот ублюдок выбрал идеально. Вечер перед театром… надо было проверить, есть ли завтра представление.

«Да, впрочем, убийца ли это звонил? Пожалуй, что да. Слишком много странностей для обычного человека, жаждущего знакомств. И если он правда придет знакомиться, то его можно будет забрать до выяснения, по какому угодно поводу, и…»

И забирать было нельзя даже в таком случае. Оснований для обыска нет, да и что, если он не хранит ничего такого дома или в гараже? Поди найди нож. Следы шин? Косвенная улика. Нет. Если он засветится, то игру придется продолжать и ловить на горячем. Назначать встречи дальше… но это сработает, только если девушка понравится вживую тоже, а не только по беседе по телефону. Но это в любом случае будет живая нить, настоящая.

«А вот забегать вперед не стоит. Он может вовсе не прийти. Или прийти и не подойти. Или эта приманка не понравится. Неважно. Не одна, так другая сработает, надо только с ними разобраться. Главное – он реагирует, а значит, уже почти попался!»

Михаил открыл дверь без стука, и Дмитрий уже по выражению лица понял, что с отслеживанием не повезло. Слишком короткий разговор. Ничего. Может, в другой раз у Стеллы получится потянуть его подольше, если этот другой раз будет. Отправив капитана отдыхать, Дмитрий какое-то время сидел, барабаня пальцами по столу, а потом снял трубку и набрал код межгорода. В Москве сейчас время шло к полуночи. Детский час, наверняка кто-то из старых знакомцев, с кем доводилось работать, еще не спит. Любое управление так или иначе жило слухами, а поведение Ольги обещало такие тайны, что о них наверняка говорили – или говорят сейчас, в свете дела о владивостокских культистах. Самое время спросить наконец не в курсе ли кто, почему молодые эксперты бегут из столиц.

IV. Свидание-2

Набережная на закате была прекрасна. По небу слоились длинные облака, и солнце расцвечивало их всеми оттенками, от оранжевого до красного. Одновременно дул сырой ветер, давая повод парням приобнять девушек, прижать к себе, делясь теплом. Идеальная погода для фотографов и влюбленных.

Дмитрий поводом воспользовался, Ольга – так и не привыкшая к владивостокской погоде и потому одетая слишком легко – не возражала. Говорила, впрочем, не о красотах. Да и не о свидании.

– И все же не понимаю, почему что ты, что Сергей Александрович настолько против моей работы приманкой. Даже с охраной. Даже без нее я ведь не настолько уж беззащитна, если знаю, чего ждать и бояться. А с ней и вовсе безопасно, иначе что это за охрана?

Дмитрий глубокомысленно хмыкнул. То еще свидание. У самого мысли черт-те где, у девушки тоже все помыслы о работе. Романтика! Объятия – это было замечательно, и Ольга под рукой ощущалась замечательно, но этот чертов профессор и еще более чертов московский разговор! Как там пел Высоцкий: «Если правда оно, ну хотя бы на треть?..»

– Смотри, – миролюбиво ответил он. – Допустим, без охраны, допустим, ты знаешь, что за тобой охотятся, примерно знаешь внешность маньяка. Вот сейчас, в толпе гуляющих, скажешь, кто идет у нас за спиной, не оглядываясь?

– Нет, но он же не нападет на людях, – возразила Ольга. – В толпе. А если улица пустая, то и видно, и слышно далеко.

«Ох, как хорошо, что на охране хоть как-то удалось настоять! Насмотрелась бы она далеко… или знает, что ей бояться нечего?»

Историю Оленьки московский майор со странной фамилией Стровопольский пересказывал с удовольствием. Во-первых, получалось по ней, Оленька была культисткой, которую отмазали от дела только генеральские связи. У ее лучшей подруги, через которую информация сливалась культу, таких связей не было, и сидела она сейчас далеко и надолго. Во-вторых, генеральские связи образовались через почти жениха – сыночка главного прокурора. С этим парнем, по словам Стровопольского, у Ольги было все и много. Прокурорские сыночки Дмитрия не волновали, а вот деятели культа – весьма. В таком свете Ольга выглядела чуть ли не гуру.

– На людях… представим, что ты – псих и хочешь меня украсть. – Игнорируя смешок Ольги, Дмитрий продолжил вполне серьезно: – Притираешься в толпе, колешь чем-нибудь интересным. Я падаю, толпа вокруг мечется и хочет помочь, а ты вот кричишь, что ты доктор и машина рядом, помогите, дескать, знаю, что делаю, в больницу отвезу. Возразишь, что свидетели же вокруг, всё расскажут, но даже тут не все так просто, по двум причинам. Во-первых, в таких условиях показания ненадежны, а ты, наверное, загримируешься и оденешься правильно, так? Авиаторы, свободная одежда? Вот, киваешь. И остается милиция с полусотней невнятных описаний темненькой – или не очень, если в парике, – девушки, которая вроде бы врач и на машине такого-то цвета, а номера, увы, грязью заляпаны. В регистре, увы, внешность автовладельцев не спрашивают. Конечно, машина может попасться патрулю, кто-то в итоге может подсказать, куда именно она уехала, но все это – время, за которое ты меня уже препарируешь, как лягушку в лаборатории. Так что наш убийца вполне может пойти на такое похищение. Рискованно, да, но шансы умыкнуть человека есть.

– А во-вторых? – уже без смеха спросила Ольга.

– А во-вторых, мы говорим о психе. Кто его знает, что у него в голове? Может, ему настолько приперло, что плевать, есть там шансы уйти или нет, а главное – просто заполучить меня именно здесь и сейчас? Мы ведь имеем дело не с нормальным человеком, Оля, обычная рациональность там может и не работать. Не всегда, по крайней мере. А мы его, заметь, специально дразним, чтобы эта рациональность отказывала почаще.

Мысль об Оленьке-гуру была очень неприятной еще и потому, что если так, то все, что знала она, могло очень быстро сваливаться исполнителю, и если так, то виноват в этом был исключительно