Лабиринты чувств - Дубровина Татьяна

— Только ты… — совершенно честно сказала она чистую правду.

Но ему хотелось знать больше, кому она принадлежала до него, словно это знание могло принести облегчение.

— А ты? — парировала Юлька.

— Я мужчина, — резонно ответил он.

— А я женщина, — нахмурилась Юлька.

— Сколько у тебя было мужчин? — допытывался он.

Наверное, надо было ответить: один. Но Юльку такой допрос вдруг возмутил до глубины души. Разве это сейчас имеет значение?

— Я не считала, — выпалила она.

— Как это?

— А вот так! Потому что любовь — это не бухгалтерский отчет! Ты читал Кампоамора?

— Нельзя каждый час кого-то любить! — процедил Квентин.

— А кто сказал, что каждый час разных?

— Ты.

В Юльке проснулся азарт заядлой спорщицы. Она высвободилась из-под его руки и пристально посмотрела ему в лицо.

— Интересно, а кто определил, сколько можно?

— У людей есть моральные нормы…

— Резонер! — возмущенно оборвала она Квентина. — У тебя наверняка была куча баб, а ты мне здесь декламируешь моральный кодекс строителя коммунизма! Почему это о мужиках, которые каждую юбку задрать готовы, игриво говорят: Дон Жуан… А о женщине обязательно: шлюха?!

— Ты любила всех твоих партнеров? — перебил ее Квентин.

Он тоже вскочил, сел на постели, сверля Юльку глазами.

— Я ненавижу слово: партнер! Мы не в теннис играем!

— Ладно. Ты любила тех, с кем спала?

— Я ложусь в постель с тем, кто меня понимает! Для этого нужно духовное родство…

Квентин саркастически расхохотался.

— Ложь! Я не понимаю тебя. Твоя душа — потемки. Тебе приходится переводить мне вашу так называемую «игру слов»… А ты здесь! — Он хлопнул ладонью по постели.

— Ты ревнуешь меня к прошлому?

— Нонсенс! Но, чтобы иметь отношения, нужно все знать. Так принято.

— Где? Кем?

— В нормальном цивилизованном мире.

— А мы, по-твоему, ненормальные дикари?

— Не утрируй. Я задал обычный вопрос. Я имею право знать кое-что о женщине…

— Которую трахаешь?

— Не понял…

— Не важно. Я поняла.

— Которую люблю…

— О! Это признание? — с вызовом расхохоталась в ответ Юлька. — И ты, конечно, любил всех, кого удавалось затащить в койку!

— Нет.

— А что? По выбору? Каждую третью? Или десятую?

— Почему ты злишься? Если люди считают, что они близки, то вполне нормально без обид обсудить предыдущий опыт, сделать выводы из прошлых ошибок, чтобы избежать их впредь… — попытался втолковать ей Квентин.

— Ты перепутал меня с твоим психоаналитиком! — крикнула Юлька.

— Поэтому я хочу знать…

— Не желаю ничего слушать!

Юлька с силой зажала ладонями уши и громко принялась выкрикивать первое, что пришло в голову:

Квентин растерянно смотрел на нее, искренне не понимая, что привело Юльку в такую неописуемую ярость.

Это он должен возмутиться и оскорбиться оттого, что она не хочет с ним поделиться, успокоить его мужское самолюбие… Ведь каждому мужчине важно думать, что только он сумел пробудить в любимой настоящую женщину. Ведь каждый не хочет и боится сравнения с длинной вереницей предыдущих. Ведь нестерпимо мучительно думать, что она млела и растворилась в чьих-то других руках…

Он искренне жаждал всей правды… Но мечтал услышать ложь…

Загадочная русская душа… Все женщины на свете непредсказуемы, но их хотя бы можно понять!

— Джулия… — Он сделал еще одну попытку. — Посмотри на меня. Перестань читать эти ужасные стихи.

Она разжала руки, услышала его слова и оскорбилась еще больше:

— Это не ужасные стихи! Невежа! Это Пушкин!

— Да? Извини… Я не узнал…

— Темнота! Ты учил русский и не знаешь Пушкина? — с издевкой спросила Юлька. — А еще говоришь, что хочешь меня понять!

— Хочу, — озадаченно пробормотал Квентин. Наконец-то окончилась эта истерическая декламация, и разговор возвращается в нормальное русло.

Но у Юльки внутри проснулся озорной язвительный бесенок. Она уселась в позу падишаха, скрестила на груди руки и нравоучительно произнесла:

— Тогда слушай и не перебивай. Значит, так. Мы с Александром Сергеевичем родились в один день. Ну я, естественно, на полтора века позже. Но у нас много общего, потому что наше появление на свет озаряла одна звезда. Ты веришь в звезды? Квентин озадаченно кивнул, не понимая еще, к чему она клонит, но на всякий случай не возражая.

— Так вот, Пушкин влюблялся во многих женщин. Он Наталье Гончаровой писал: «Моя сто первая любовь…» Понимаешь?

Квентин снова кивнул.

— Но это не мешало ему быть великим поэтом. Наоборот, это давало вдохновение.

— Да-да… Он поэт… — подтвердил Квентин.

— А когда я влюбляюсь, то тоже чувствую вдохновение. Это полет души… Это такой краткий миг, а потом думаешь: и что я в нем нашла?

— В ком? — сразу же уточнил Квентин.

— Не перебивай, — разозлилась Юлька. — Я вообще говорю. Абстрактно. По большому счету Пушкин любил только свою жену. И я тоже полюблю только одного и на всю жизнь.

— Кого?

Юлька строго посмотрела на него, и Квентин замолчал.

— Значит, чтобы понять меня, ты сначала должен понять Пушкина.

— Но я читал! — горячо возразил ей Квентин. — Я знаю «Евгения Онегина» и «Повести Белкина»… Правда, немного сложно переводить его стиль…

— Я тебе помогу, — с вкрадчивой ласковостью сказала Юлька. — Ты плохо понимаешь стиль той эпохи, да? С тех пор русский язык очень изменился. Это естественно. Ведь Шекспира тоже надо теперь переводить со староанглийского… Я прочту тебе современный вариант… — И она с максимальной серьезностью, с выражением принялась читать нараспев:

Бедный Квентин! Он воспринял пародию Теффи за чистую монету и теперь старался переварить услышанное.

Юлька, едва сдерживая смех, глянула на него, как строгая учительница.