Двойка чаш. Приворот из гримуара - Мара Санкта

хочется, — хмыкает Эстер, наблюдая, как на ветру шевелятся ветки дерева, которое только недавно было ее оружием. — Но хотя бы все живы. Подлатаем друг друга… восстановимся. Принца, интересно, собрать обратно можно? Он, конечно, жуткий малый, но все-таки я буду немножко скучать.

Граф молчит какое-то время, обдумывая каждое слово.

— Если ты все еще хочешь уехать…

— Хочу? — возмутилась девушка. — Ты меня уговаривал!

— …я пойму, — договаривает он, не прислушиваясь к возражениям. — Я не знаю, как все повернется дальше. Успокоится ли Гильдия на клейме, или продолжит охоту. Останется ли Ирви. Как изменится моя магия. Как изменюсь я.

— Клеймо? — непонимающе спрашивает ведьма, и граф понимает, что она уже была без сознания к тому моменту.

Невольно он чувствует облегчение — ему не хотелось бы, чтобы она видела, как его пытали. Как он не смог сопротивляться. Для него это был настоящий позор, и самому становилось в собственной шкуре некомфортно. Будто он грязный. Слабый. Недостойный.

— Да, — он шумно выдыхает, стараясь успокоиться. — Пометили, как скот. Обычный ритуал для тех, кто нарушает порядки Гильдии — если их на этом ловят, конечно. Вечное напоминание о цене неповиновения. Должно дисциплинировать.

Сердце Эстер рухнуло. Она даже представить не могла, что сейчас чувствует Кейн, но хотела утешить, помочь; только она попробовала встать, чтобы подойти ближе, от боли в глазах все заискрилось, и она упала спиной назад. Двигаться было опасно; где там Ирви черти носят?..

— Я затяну шрам, — говорит Эстер, держась за голову. Сейчас она не способна даже себе помочь. — Будешь как новый.

— Не в этот раз, миледи. Ты, конечно, чудо на земле, — он усмехается, — но против посмертной магии вряд ли что сделаешь. Это не просто метка, а роза с пятью лепестками. Символ перерождения. Трансформации.

— А что плохого в трансформации?

— Для некромантов это значит, что я не успокоюсь, — он сгибает руки, долго смотрит на свои ладони, пытается шевелить пальцами. Медленно обретая контроль. — После смерти не смогу раствориться во Тьме. Останусь призраком. Веками буду портить кому-то жизнь.

В его голосе звучала невероятная горечь и усталость. Словно он на это спокойствие во мраке давно уже надеялся, а тут… даже смерти уже ждать нет смысла.

Наконец зазвучали шаги Ирви, и разговор на этом и прервался — парень нес в руках полный набор юного зельевара, едва балансируя хрупкие склянки друг на друге.

— Мой герой, — искренне выдохнула Эстер, выуживая нужную микстуру.

Она сделала пару глотков — жидкость неприятно обожгла язык, наполняя рот вкусами кислого теста и еловых веток; вздрогнув, она жестом подозвала Ирви ближе — и, когда тот наклонился, чуть зелья налила себе на руку, и осторожным движением прошлась по ране от хлыста. Порез затянулся мгновенно, оставив лишь тонкий намек на шрам; если не знать, специально не приглядываться — не заметишь. От этого проявления заботы у паренька даже глаза заслезились — похоже, он не ожидал, что на него обратят внимание, когда у самих раны гораздо хуже. Он расставил оставшиеся склянки рядом, и даже умудрился ничего не разбить.

— Чудесная примочка от всего на свете, — улыбнулась Эстер, — слабовата, правда, но для скорой помощи — идеально. Спасибо, я немного посижу, и мне скоро станет лучше — смогу хоть колдовать.

Она закупорила бутылочку и вложила ее Ирви обратно в руку ласковым, осторожным движением.

— Отдай Кейну, — попросила она тихо, — и проследи, чтобы остаток выпил. Ему тоже не помешает немного чуда.

На большее она пока не способна.

XIV. Умеренность

Тень обрушенной башни замка тянулась по саду, словно напоминание о недавних потерях. На заре нового дня, когда солнце едва коснулось розового горизонта, Эстер, Кейн и Ирви собрались вместе, чтобы залечить раны этого места, запятнанного не только кровью, но и предательством.

Гармонии здесь было мало: разбитые статуи, рассыпанные как печальные осколки прошлого, свидетельствующие о жестокой схватке, расколотые ступени, выкорчеванные деревья. Они не знали, повеселились так темные гости до того, как зайти в дом, или уже после, чтобы выместить злость за полученные раны — но, в общем-то, это бы поменяло мало что.

Эстер, проходя мимо сгоревших клумб, возобновляла их жизнь прикосновением рук, в которых теплилась исцеляющая сила. Она чувствовала, как каждое мгновение этой работы вгоняет ее в глубокую усталость, и телесную, и душевную. Битва с Гильдией оставила шрамы на земле, но и в ее сердце также зияла своя темная рана, истекающая медленным отчаянием.

Кейн в своем черном плаще был похож на привидение прошлого, бродящее среди руин будущего. Он поднимал камни с земли силой, будто собирая самый тяжелый в мире паззл. Его движения были меткими и точными, но он отвлекался — глаза часто оглядывали сад в поисках девушки. В нем тлела и таяла надежда на то, что Эстер увидит в нем не просто то самое чудовище, ныне еще и под клеймом Гильдии. Он боялся ее нежности, потому что не понимал, как можно сочувствовать такому, как он, искренне.

Ирви, маленький вихрь, бросался от одной задачи к другой, стремясь сгладить остроту невысказанных слов, витавших между Эстер и Кейном. Он знал, что их союз, более тонкий, чем крыло бабочки, требует бдительности и ласки, чтобы не сломаться. Ведьма наблюдала за его стараниями, вспоминая Лану, и тоскуя по семье в родном городе. И все же она не чувствовала, что уже может покинуть это место. Невыполненный долг и невысказанная привязанность тяготели над ней.

Среди этого утреннего труда вокруг замка и сада, где каждый камень и ветка казались символом новой жизни, рождавшейся из пепла старой, веселая троица искала свою умеренность, свой баланс.

Эстер подняла взгляд и улыбнулась, заметив, что Кейн за ней наблюдает. Ее беспокоили его последние попытки оттолкнуть ее, а затем притянуть обратно. Смешанные сигналы. Она не покинет его, как не покинул бы капитан свой корабль в бурю. Не потому, что она не чувствовала искушения отступить, но потому что она знала: если они не выстоят вместе, то потеряют гораздо больше, чем просто эти стены и деревья.

— Смотрите! Саженцы начинают пробиваться! — голос Ирви разрезал тяжелую тишину, удивленный, что замок, несмотря на свою израненность, наполнился признаками новой жизни.

— Ваша заслуга, миледи, — Кейн ей даже подмигнул. Они снова вернулись к формальному, полуофициальному общению, и Эстер это раздражало. Ей не нравилось ощущать себя подвластной течению — волна накатывает, волна спадает… Кейн называет ее чудом, Кейн просит ее бежать и не оглядываться.

Ей было болтаться в этих нейтральных водах. Ей хотелось захлебнуться и пойти ко дну, и знать, что она это чувствует