История одного поколения - Олег Валентинович Суворов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты чего, старик? — нежно обнял его за плечи Денис.
— Я никого из вас больше никогда не увижу, — медленно и раздельно произнес Корницкий.
Когда он повернулся к Денису, тот с изумлением увидел, что Юрий плачет.
— Ну, прекрати, ну что ты… — неуклюже попытался утешить он. — Прорвемся, в конце концов, у нас еще вся жизнь впереди!
— Нет, Дениска, я никого из вас никогда не увижу! — упрямо повторил Юрий. — Никого и никогда! Верка была права — это поминки.
— Да Верка дура, что с нее взять. Прорвемся, старик, и еще обязательно встретимся и выпьем… Кстати, выпить мы можем прямо сейчас. Пошли…
Несмотря на количество выпитого, общее настроение не улучшалось, и даже предложение устроить танцы было воспринято безо всякого энтузиазма. Юрий молча танцевал с Натальей, причем оба старательно прятали мокрые глаза, пьяный Денис пытался что-то втолковать Антонине, которая прилагала массу усилий, чтобы удержать его на расстоянии, а Иванов о чем-то рассказывал пьяно кивавшей Марусе. Остальные сидели на своих местах и с грустной нежностью поглядывали друг на друга. А за окном мела поземкою холодная декабрьская вьюга одна тысяча девятьсот восемьдесят второго года.
…Когда Денис проснулся, то с удивлением обнаружил себя лежащим на том самом матрасе, который служил вчера сиденьем для гостей. Комната была пуста, если не считать порожних бутылок и остатков закуски. Тишина — и отвратительный запах застоявшегося табака.
— Черт! — пробормотал он, с трудом приподнимаясь на локте. — Это что же — они меня бросили? — Тут его взгляд наткнулся на близстоящую и почти полную бутылку пива, под которой белел листок бумаги. Первым делом Денис сделал несколько освежающих глотков и лишь затем прочитал записку.
«Извини, брат, — это был почерк Юрия, — но не хотелось тебя будить и тащить домой. Когда будешь уходить, брось ключи в почтовый ящик номер семь — там живет управдом, который должен забрать холодильник. Счастливо тебе — и прощай!»
Послонявшись по комнатам, Денис нашел несколько сигарет и недопитую бутылку водки. Быстро опьянев, он подсел к телефону, стоявшему прямо на полу, и поднял трубку. К счастью, он еще работал, и тогда Князев набрал номер одной скромной, стройной, но некрасивой девушки, с которой случайно познакомился на улице несколько дней назад.
— Приезжай, Надежда, — хрипло пробормотал он после первых слов приветствия, — мне так безумно плохо, что и словами не передашь.
— А что с тобой?
— Приезжай, и тогда все расскажу!
Надежда послушно приехала, как неоднократно делала это впоследствии, и полупьяный Денис впервые в жизни овладел женщиной. Это произошло на том же самом матрасе. В самый разгар интимных ласк, которые, по словам Надежды, она еще никогда никому не делала, он вдруг почувствовал, как по его щекам неудержимо заструились слезы. Юрик, Полина, проклятая зима, пустая квартира и абсолютно неопределенное будущее… Как все это безнадежно, тускло и уныло. А ведь он только вчера уверял Юрика, что в двадцать три года вся жизнь впереди!
— Почему ты плачешь? — удивилась Надежда, отрываясь от своего занятия и вскидывая голову.
— Потому… — стыдясь самого себя, пробормотал Денис. На тот момент иного ответа у него не было.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ПО РАЗНЫЕ СТОРОНЫ БАРРИКАД
Глава 11
ОДИН ДЕНЬ ЭДУАРДА ПЕТРОВИЧА
Целеустремленность эгоиста практически всегда оказывается сильнее и действеннее целеустремленности альтруиста — и тому есть весьма простое объяснение. Целеустремленности первого рода не приходится считаться с желаниями окружающих, в то время как вторая постоянно на них оглядывается. Стоит ли после этого удивляться тому, что эгоисты добиваются успеха гораздо чаще альтруистов, более того, именно они становятся хозяевами жизни! Как это ни грустно признавать, но единственный успех альтруизма состоит в его моральной привлекательности — и именно поэтому даже самый прожженный эгоист вынужден постоянно рядиться в тогу «заботы о людях».
— Одевайся потеплее, Эдик, сегодня на улице холодно, — заботливо ворковала жена, укутывая шею мужа в толстый мохеровый шарф темно-коричневых тонов.
— Да куда уж теплее, — пыхтел Архангельский, уже облаченный в канадские зимние сапоги, отличную американскую дубленку и ондатровую шапку. — Перестань меня укутывать, лучше займись Антониной.
— А чего мной заниматься, я давно одета! — весело прощебетала пятилетняя дочь, нетерпеливо топая ногами.
— Ну тогда пошли, машина уже ждет.
Взяв дочь за руку и как бы случайно забыв поцеловать жену — бесцветную, коротко стриженную молодую женщину с несколько грубоватыми чертами лица, закутанную в длинный домашний халат, — Эдуард Петрович Архангельский покинул свою просторную трехкомнатную квартиру, расположенную в новом, многоэтажном доме, затерявшемся в одном из старомосковских переулков. У подъезда ждала черная райкомовская «Волга».
Открыв заднюю дверь и усадив дочь, Эдуард Петрович поздоровался с водителем и сел рядом. Звонко скрипнув колесами по свежей февральской наледи, «Волга» мягко тронулась с места. Пока наш старый знакомый, озабоченно поправляя очки и рассеянно откликаясь на непрерывную болтовню дочери, везет ее к теще, самое время хотя бы вкратце поведать о том отрезке его жизненного пути, благодаря которому он из худенького и прыщавого студента сделался солидным человеком, за которым теперь заезжает персональное авто. Все объяснялось старательно наработанными еще за годы учебы в институте знакомствами по партийной линии. Тот самый инструктор райкома, для которого Архангельский в студенческие годы делал курсовые и контрольные, а потом даже написал диплом, сдержал свое слово и, как только двинулся вверх по служебной лестнице, немедленно потащил за собой Эдуарда, всюду представляя его как «толкового и преданного человека».
В итоге Архангельский всего за шесть лет сделал весьма приличную карьеру, чему немало способствовала объявленная Горбачевым перестройка и курс на обновление
