О женщинах и соли - Габриэла Гарсиа

Габриэла Гарсиа

О женщинах и соли

Para mi abuelita Iraida Rosa López[1]

Gabriela Garcia

Of Women and Salt

Серия «Время женщин»

Печатается с разрешения Gabriela Garcia

© Of women and salt by Gabriela Garcia.

All rights reserved. 2021

© Е. Шульга, перевод на русский язык, 2022

© ООО «Издательство АСТ», 2022

* * *

Кармен

Майами, 2018

Джанетт, скажи мне, что хочешь жить.

Вчера я смотрела твои детские фотографии. Вымоченная в соли, с налипшими крошками песка, щербато улыбаешься у кромки океана, моя единственная дочь. В твоих руках книга, потому что именно так тебе хотелось проводить время на пляже. Не играть, не купаться, не нырять в волны с разбегу. Тебе хотелось сидеть в тени и читать.

Подросток, раскинулась морской звездой на батуте. Ты замечала, что у нас с тобой одинаковая, чуть кривоватая, улыбка? Снова подросток, Флорида, твой выпускной в «Эпкоте», одна нога в одной стране, другая — в другой. В «Эпкоте»[2], в этом диснеевском мирке в миниатюре, такое вполне возможно — стоять двумя ногами по разные стороны границы.

Дитя солнца с волосами, постоянно растрепанными ветром, когда-то ты была счастлива. Я вижу это, просматривая фотографии. Вижу, как ты улыбалась. Откуда мне было знать, что ты хранишь такую тайну? Я знала одно: однажды ты улыбалась, а потом перестала.

Пойми, у меня ведь тоже есть секреты. И если бы ты перестала загонять себя в могилу, если бы завязала с наркотиками, возможно, мы могли бы сесть и поговорить. Возможно, я нашла бы в себе силы все тебе рассказать. Возможно, ты бы даже поняла, почему я принимала те или иные решения, почему так боролась за сохранение нашей семьи. Возможно, тут действуют силы, которые никто из нас не брал в расчет. Возможно, если бы я могла увидеть все прошлое целиком, со всеми его развилками, возможно, тогда у меня бы нашелся ответ на вопрос почему: почему наша жизнь сложилась именно так?

Раньше ты говорила: Ты ничего мне не рассказываешь. Ты никогда не проявляешь эмоций.

Я виню себя, потому что знаю, что всю жизнь ты ждала от меня большего. Я столько всего скрывала от тебя, а сколько всего наделала, нарочно ожесточаясь. Я думала, что мне нужно быть жесткой за нас обеих. Ты всегда была слабой. Всегда разваливалась на куски. Я решила, что мне нужно быть сильной.

Я никогда не говорила тебе: Всю свою жизнь я жила в страхе. Я перестала общаться с собственной матерью. И я никогда не говорила тебе о причине, по которой приехала в эту страну, и это не та причина, о которой ты думаешь. И я никогда не говорила о том, что считала: если я не озвучу эмоцию или истину, то смогу сделать так, что они исчезнут. Я смогу.

Скажи, что ты хочешь жить, и я стану такой, какой ты захочешь меня видеть. Но я не смогу поддерживать жизнь в нас обеих.

Скажи мне, что хочешь жить.

Я боялась оглядываться назад, потому что тогда я бы увидела, что нас ждет. До и после, как соль, размешанная в воде, пока не перестаешь отличать одно от другого, но я чувствую этот вкус на твоей коже, когда прижимаю к себе твое лихорадочное тело во время каждой твоей ломки. Чувствую каждую историю, которая столкнулась с нашей. Я боялась оглядываться назад, потому что тогда я бы увидела, что нас ждет.

1. Не танцуйте за горой далекой

Мария Изабель

Камагуэй, 1866

В половине седьмого, когда все крутильщики уже сидели за столами перед стопками табачных листьев и бригадир дал звонок, Мария Изабель склонила голову, перекрестилась от плеча к плечу и взяла в руки первый лист. Лектор со своего возвышения над рабочими сделал то же самое, только в руках он держал не коричневые листья, а сложенную газету.

— Господа мастера, — сказал он, — мы начнем сегодня с письма особой важности от глубокоуважаемых редакторов нашей «Ла Ауроры». Эти герои пера хотят выразить теплые чувства к рабочим, чье стремление к новым познаниям — в науке, литературе и нормах морали — двигает прогресс всей Кубы.

Мария Изабель провела языком по клейкой изнанке следующего листа, землистая горечь которого казалась ей теперь такой родной, словно она родилась с этим вкусом во рту. Она положила размягченный лист поверх стопки таких же листов, а длинные прожилки — в соседнюю кучку. Крутильщики, которым позволялось курить сколько угодно, чиркали спичками и вдыхали густой дым, прикрывая ладонью зажженный конец. Воздух сгустился. Мария Изабель к тому времени уже настолько надышалась табачной пылью, что у нее регулярно шла носом кровь, но бригадир не разрешал рабочим широко открывать оконные ставни — солнечный свет высушивал сигары. Поэтому она не привлекала внимание к своему кашлю. Она была единственной женщиной в цеху. Она не хотела выглядеть слабой.

По кубинским меркам фабрика была невелика: всего порядка сотни рабочих, хватало, чтобы накрутить сигар с одной плантации в миле отсюда. В деревянном хранилище в центре фабрики хранился высушенный табак — потемневшие на солнце, тонкие листья, которые крутильщики разносили по своим рабочим местам. Лестницу возле хранилища сбоку подпирал стул, на котором сидел лектор Антонио.

Он прочистил горло и развернул газету.

— «Ла Аурора», пятница, первое июня 1866 года, — начал он. — «Дисциплина и моральная чистоплотность, соблюдаемые сигарщиками в наших цехах, их жажда знаний — это ли не несомненное доказательство того, что мы стоим на пути прогресса?»

Мария Изабель порылась в своей стопке, менее качественные листья откладывая в сторону для начинки.

— «…Зайдите в цех, где работает две сотни человек, и вы изумитесь образцовому порядку, который вы там обнаружите. Вы увидите людей, вдохновленных общей целью: исполнять свой долг…»

В плечах у Марии Изабель уже разливалось покалывающее тепло. Пройдут часы, и неприятное ощущение перерастет в болезненную пульсацию, так что к концу рабочего дня она едва сможет поднять голову. Исполнять свой долг, исполнять свой долг. Ее руки двигались безотчетно. Раздастся звонок, и она посмотрит на груду сигар, гладких, как глина, и сама себе удивится, что успела столько скрутить. Коричневый цвет ложился в ее воображении слоями, которые бесконечно