Неделя в Патриархии - Елевферий Богоявленский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В Патриархии о политике вообще не говорят ни слова, по крайней мере так было при мне. Мне казалось неловким предложить кому-либо хотя бы один какой-либо вопрос из этой области. Пусть в этом видится страх всегда устрашаемых политическим сыском. Но я хочу взглянуть на это и с другой стороны. Представителям Церкви, иерархам в это исключительно тяжелое время для Церкви и государства нужно всецело сосредоточивать все свои силы на том, что нужно первее всего, – на утверждении Церкви.
Когда в мирное время казалось, что всем нужно служить исключительно для государства, хотя это служение понималось различно, вплоть до революции, когда этой же цели греховно подчинили и Церковь, призвав ее не к доброму содействию, а к рабскому услужению, когда вследствие этого и иерархи, взявшись за духовный плуг, больше озирались назад и по сторонам, делая себя неуправленными в Царствии Божием, – то этим унижая дело Божие, ослабляя Церковь, постепенно подготовлялся и развал государства. А теперь Бог повелевает, пусть через внешний страх, первее и непременнее всего созидать первую, чтобы потом воссоздалось на ней и второе. Конечно, политиканам это может показаться смешным; но что же? Чрез этот смех приходится долго плакать.
В личных беседах с митрополитом Сергием мы неоднократно возвращались к Карловацкой смуте. Я уже говорил о том, как смотрит Патриарший Синод на нее и на виновников ее. Здесь несколько добавлю. Виновниками этой распри там считали и считают Карловацкий Собор и Синод, без всякого канонического основания воспринявшие себе права Высшего Церковного Управления над всеми заграничными Церквами. В.Ц.У. закрыто еще Патриархом Тихоном, и возникновение нового Синода признается самовольным, неканоническим учреждением; митрополит Евлогий – канонически управляющим Зап. Европейскими приходами, со включением и германских, все постановления Собора и Синода до распри, равно как и все мероприятия их против митрополита Евлогия – не имеющими канонической силы.
Иерархи-эмигранты еще Патриархом отчислены от своих кафедр, а занимающие их кафедры считаются не временными, а действительными, полноправными церковными управителями.
Митрополит Сергий с искренней скорбью не раз упоминал в разговорах о нашей заграничной смуте. И когда он говорил мне: «Я не понимаю, из-за чего разыгралась вся эта заграничная история? Из-за чего спор? Из-за власти? Но ее там нет и не должно быть», – то я вполне понимал его. Ему, как и другим подобным ему иерархам, всегда жертвенно живущим в Истине, перенесшим узы и изгнания за Истину, положение эмигрантов представляется спокойной жизнью и всякие необоснованные трения – только греховными. Вся суть – в ярде ошибочных положений и действий, приведших в тупик, и больше ничего. А для возвращения на путь церковной Истины требуется немалый подвиг духовного мужества в смирении. Митрополит Сергий говорил, что если уже Карловацкая группа иерархов не может братски жить с митрополитом Евлогием, признавая его известные канонические права, то самое лучшее – подчиниться временно той автокефальной Церкви, в территориальных пределах которой они живут.
Разговор о заграничной церковной распре сам собой в моем сознании подсказывал вопрос митрополиту Сергию – свободен ли он в своих действиях и распоряжениях в отношении заграничной Церкви? Заграницей этого вопроса, кажется, не существует. Все почти так или иначе убеждены, что митрополит Сергий в своих отношениях действует под непосредственным давлением Советской власти, он здесь не свободен. До поездки своей в Патриархию и я предполагал, если не полное стеснение, то значительную эту зависимость: однако, в действиях митрополита Сергия и его Синода я не видел ничего некононичного. Придавая серьезное значение этому вопросу, я поставил его митрополиту Сергию со всей определенностью.
– Заграницей, – сказал я ему, – существует уверенность, что Вы первое свое послание написали в тюрьме под давлением власти, внеся в него отдельные выражения, ею продиктованные; мне бы очень хотелось узнать действительность».
– В моей полной свободе в этом акте, – ответил он, – можно убедиться, проверив даты: поставленную на заготовленном уже мною послании пред всаждением в тюрьму и дату освобождения меня из тюрьмы. Это можно узнать в нашем Синодальном архиве». Это было сказано с такой определенностью, которая не оставляла ни малейшего в том сомнения.
– А вообще-то в своих актах по сношению с заграничной Церковью Вы свободны?
– Полной свободы, конечно, здесь нет. Составленные определения по делам заграницы мы представляем власти для прочтения и сведения и только после того отправляем.
– Это-то понятно в заграничных сношениях, сказал я; но не вставляет ли власть в текст Вашего акта чего-либо от себя, чтобы Вы приняли это за свое?
– Нет, – и это «нет» сказано им в таком тоне, в котором едва-едва слышался отголосок душевной обиды, но спокойном и настолько твердом, что я не ощутил никакого сомнения в сказанном.
– Конечно, – заговорил митрополит Сергий, – в представляемых власти, так сказать для цензуры, предназначенных для заграницы наших официальных определениях власть может вычеркнуть себе неугодное, но добавлять в текст что-либо от себя, – этого не бывает. С этой стороны мы внутренно свободны. Точно также, когда мы кого-либо из иерархов перемещаем с кафедры на кафедру, или командируем кого-либо для известной цели, то мы спрашиваем: не будет ли препятствий в пропуске для него? Если там не согласятся дать пропуск указанному лицу, мы назначаем кого-либо другого, нам подходящего; но от власти не бывает давления за известную личность. И здесь, с внутренней, канонической стороны мы свободны, так как все же выбираем иерархов из своей среды.
В этом разъяснении весьма важного вопроса для заграничной церковной жизни я нашел для себя вполне достаточное удовлетворение. Для меня теперь несомненно, что все касающиеся заграничной церковной жизни акты, исходящие от Патриарха, от заместителя, митрополита Сергия и его Патриаршего Синода – акты свободного канонического волеизъявления; вот почему в них и раньше я не находил ничего неканонического. Если раньше, до выяснения мною этого серьезнейшего вопроса, были возможны утверждения или сомнения касательно несвободы актов, то теперь, о чем я и свидетельствую, оставаться в неправильном убеждении и утверждать
