Голые мозги, кафельный прилавок - Андрей Викторович Левкин

механизм: начинаешь думать о таких штуках – начинается такое засасывание. Без мыслей о них можно было бы обойтись, но когда зачем-то хочешь сделать все понятнее, то попадаешь в ловушки, делаясь частью не только того, кто попадает в них, но и ловушек.

Как Buster Keaton с его великими шарами. Они просто накатывающая сила; что-то такое, стирающее все. Но, поди, если к ней подключиться, чтобы она тебя не сразу грохнула, то станет неплохо. Этот механизм и стирает все, не оставляя точек, к которым мог бы привязаться, их смысл. Машинка работает фоном, неровным гулом: запись речи дает такой эффект; конечно, она стирает смысл проговариваемого. Машина прет вперед, перемалывая все, производя свой звукоэмоциональный смысл, который раскатает попавшиеся по дороге частные смыслы; так кровяные шарики бьются о нас изнутри. Как Soundwall, стена звуков: массив эмоций и прочей психо– и просто физиологии навалом, но какой-то звук непременно в тебе отрезонирует и заменит собой смысл, который был в твоей точке этого резонанса. Машина прет, между делом демонстрируя мощность своего существования. Татаро-монгольская конница в полном составе скачет в Вену (ну отвлеклась по дороге). Спенсер Туник (Spencer Tunick), миграции леммингов, рыбьи косяки. Ноосфера, это она: не висит пленкой, а раскатывает шарами, делая пленку из тебя. Она же фактически и есть вышеупомянутый аццкий сотона, человеколюбивый, потому что уничтожение частного обеспечивает обществу сходимость и радости цельности.

В этом случае вероятно разглядеть, как именно в себя вписывает то, во что тебе надо или не надо вписаться, но это скучно. А если произвести что-нибудь этакое на нечетких основаниях, тогда оно может и не влипнуть в пленку. И речь не о том, кто ты тут, с этим проблемы нет (есть и есть, ну и все), а в том, как ходить из здешнего, очень конкретного пространства в другое, не такое конкретное. Собственно, в основном там и живешь, но вот бы сделать туда удобную дырку-дверку, чтобы внедрить сюда приятное мне пространство, в котором ничего не укатывает-раскатывает, не выпадает в идиомы и т. п.

Это не личная задача, ведь если эту пленку видишь, то уже смотришь откуда-то вне ее. Задача техническая: что нужно сделать, чтобы было понятно, где и как туда переходить. Понятно, свои варианты есть у всякого, кто в теме, но чтобы технически и отчужденно, словами сделать? И не так, чтобы подошел, постучал – и открылось, а чтоб и не заметил, что там какая-то преграда. Чтобы не было вопроса: еще тут или уже там.? Это не об общем мироздании и личных космогониях, откуда ж я знаю, какое оно и какие они у кого. Техническая задача – машинка vs машинка. Вот я сейчас иду по улице Jūrmalas gatve, но она не имеет никакого отношения к курорту Юрмала, потому что «юрмала» – это морское побережье, а я в Лиепае (не в Х, это думать обо всем я начинал в Х). Здесь действительно море, не как в той, что с большой буквы, та на заливе. Это так, неважно.

Если текст возвращается к постановке задачи и техническим вопросам, то это сообщает о наличии ловушки, из которой и рассчитываешь выбраться через возвращение. Примерно в этой точке могла возникнуть стена, она и возникла. То есть все идет правильно. Да, кругом ловушки, и все вязнет в ноосфере, а как могло быть иначе? Значит, вошел в прямой контакт с ней, в зону спокойного возбуждения. Вообще, названия магазинов, кафе, иных публичных мест могут быть какими угодно. Могли бы быть какими угодно. Моральный закон внутри нас, переменная облачность, her travels, почему мы празднуем, не тот случай. Что угодно, уведенное из своего контекста, будет славно отчетливым, весьма годясь для названия лавки. In case you missed it, физика против химии, when asked to, прямой контакт, внутри периметра, notions of the human form, in bitterste Not.

Здесь бы поставить такую песню, чтоб на какое-то время без слов. Например, Departure Bauhaus’а. По звуку она примерно Texas radio Моррисона, а что слова – они же не на русском. He was in his room, half awake, half asleep / The walls of the room seem to alter angles / Elongating and shrinking alternately / Then twisting around completely so that he was on the opposite side of the room / A trick of the light and too much caffeine, he thought / Then came a knock on the door / And this sound was the same dark-brown tone as the wood of which the door was made / At first, he thought he’d imagined it / Because it would not have been out of place with the other strange hallucinatory events of that night / But then it came again / Only heavier this time With a sense of real urgency / So pulling himself up / And stepping through pools of moonlight and shadow / He made his bleary way across the room towards the door / And slowly, apprehensively, raised the latch / The latch became a fingertip, touching his own… (и далее длинный текст). Или еще кусок кракозябр:

Само по себе это (где стена) место тупое (не эмоциональная оценка), как прожитый в Х месяц июль. И это хорошо, все пришло куда следовало, так и должно случиться: аркадная сказка. Оказался теперь внутри периметра чего-то, чему полагалось быть по дороге. Как шарниры сваренного животного, мослы, тупое. Это части механизма, можно их рассмотреть – не без уважения к этому устройству и спешить незачем. Или все же лучше не Departure, а She’s in Parties того же Bauhaus’а в варианте extended 12» (существенна именно дописка, от 3:39) с сингла 1983-го? Или Love And Rockets, Ball of Confusion (Live, Shinjuku, Tokyo, Japan, 18.07.1996). Впрочем, не все из этого на слуху. Пусть тогда будет просто пролившийся йод.

В связи с пылью упомянули Гермеса Трисмегиста, вот что за радость оттого, что наверху то же, что и внизу? Внизу же полно мудаков, наверху тоже? Впрочем, это было бы логично, а он мог иметь в виду вовсе не радость. Hermes Trismegistus, Mercurius ter Maximus, «Изумрудная скрижаль», «Что наверху – то и внизу, что внизу – то и наверху»; в английском варианте “As above, so below, as within, so without, as the universe, so the soul…”. Это, собственно, мило, но