Убийство в Озерках - Мария Шкатулова

Салтыков стоял посреди гостиной и судорожно соображал, правильно ли он рассуждает, не скрывается ли в его рассуждениях какой-то принципиальный изъян, который сможет потом его погубить.

Значит, так. Юрганов возвращается на дачу и видит в двери письмо. Читает. Удивляется. Удивляется, потому что думает, что Люська приезжала на дачу два раза: первый — когда забыла кольцо и цепочку, и второй — когда вернулась за ними без ключа. Наплевать, пусть удивляется, потому что для Салтыкова главное, чтобы рассказу Юрганова никто не поверил, а удивится он или нет, не имеет значения. Да, но Юрганов сошлется на него, Салтыкова. «Мол, разве не ты говорил мне, что твоя жена должна приехать играть? Ты же, мол, потому и отпустил меня с дачи? Самовольно я бы не уехал!» И что он на это ответит? А так и ответит, что, во-первых, его об этом попросила Люська: «Скажи, Юрганову, что мы хотим приехать на дачу…» А он даже и не задумался: зачем ехать на дачу в такую погоду? Ему-то какое дело? Хотят они играть на даче — ради Бога. И если она его обманула (потом-то ведь придется говорить, что на даче ее не было и что Юрганов врет), то это уже не его вина. Это правдоподобно? Вполне. Тем более, в конечном счете, если все состоится, то она-таки окажется на даче: может, именно для встречи с любовником, так как от мужа могла узнать, что Юрганова в это время на даче не будет. А если милиция станет искать еще и любовника, то пусть: ей за это платят и, между прочим, из наших налогов, так что пусть работает. А, во-вторых, он Юрганова никуда с дачи не отсылал — Юрганов сам захотел уехать. Причем же здесь он, Салтыков?

А вообще-то, разве имеет какое-нибудь значение — удивится Юрганов или не удивится? Видимо, не имеет, потому что, если ничего не получится, он, Салтыков, сам приедет на дачу и цацки заберет. И Юрганов наверняка ни о чем его не спросит: Юрганов не из тех, кто интересуется такими вещами. Скорее всего, он вообще ничего странного во всем этом не заметит.

А если все-таки… то состоится?

Салтыкова даже бросило в пот. Он попытался представить себе, что будет чувствовать, когда все будет позади, и не мог. Ему вдруг спять стало страшно — ему показалось, что он что-то упускает, какое-то важное звено. Он даже вынужден был сесть и закрыть глаза, чтобы сосредоточиться. Так, повторим еще раз.

Если состоится, Юрганов будет драться за свою жизнь, вернее, за свою свободу (что для такого, как Юрганов, одно и то же) и тогда наверняка все вспомнит. Вспомнит, что Салтыков говорил ему о Люськином приезде на дачу с подругами якобы для игры в карты. Что, вернувшись, нашел записку в двери, то есть снаружи, а цацки при этом были почему-то внутри, на каминной полке. И что тогда? Тогда его спросят, что делала его жена в тот день, когда Юрганов нашел в дверях записку, а на камине — кольцо с цепочкой? А заодно и поговорят с подругами: приезжали ли вы с мадам Салтыковой на дачу для игры в бридж? Подруги скажут, что не только не приезжали, но и не собирались. И при этом еще объяснят, что Люська была в Москве и тоже ни на какую дачу не ездила. (Салтыков знал, что Люська идет в гости к Лене Мироновой, которая празднует выход в свет своей новой книги, и наверняка наденет новое платье и кольцо: для того небось и покупала.) А что скажет он сам? Ну, по поводу якобы оставленных на даче цацок скажет, что ему, мол, очень жаль, но Юрганов действительно что-то путает, потому что он эти цацки тоже видел на своей жене все это время. А по поводу того, что она хотела приехать на дачу?.. Во всяком случае, она ему так говорила, а если она для чего-то обманывала его?.. Что ж, тут ему сказать нечего. И сделает грустное лицо. Почему обманывала? Ну, значит, у нее для этого были какие-то причины, ведь оказалась же она на даче в день убийства, ведь приехала же она для чего-то туда на самом деле? Любовник? Может быть, хотя ничего такого он за ней не замечал. И вообще ему неприятно об этом говорить. А кроме того, он Юрганова с дачи вовсе не прогонял: он сам захотел куда-то уехать. И вообще, при чем тут он?

Салтыков немного успокоился. Однако, он все же дурак: чего он дергается? Все просто. Для Юрганова (и пока жива Люська) у него одна версия: Люська приехала на дачу, в Москву вернулась в тот же день и забыла цацки. А на следующий день приехала их забрать и забыла ключи: отсюда и записка с просьбой эти цацки привезти.

А для милиции (если Люськи уже нет) версия совсем другая: «Да, супруга говорила, что хочет поехать на дачу, но я не знаю, зачем ей это было нужно. И не знаю, ездила она туда на самом деле или нет. Почему не знаю? Да просто забыл спросить: у меня столько работы и столько проблем… Да и жена моя — совершенно самостоятельный человек». И сделает вид, что жертва во всей это истории — он сам.

И кому поверят? Поверят Салтыкову, потому что его версию подтверждают свидетели, а юргановскую не подтверждает никто.

Так что же это он, в самом деле? Уж не боится ли он? И чего ему бояться, если у него будет алиби? И не все ли ему равно, что подумает Юрганов, удивится или нет, если он сам, Салтыков, все равно вне подозрений. А отвечать за странное поведение супружницы он не может: ей, слава Богу, уже сорок девять лет. Да и не увидит он больше Юрганова: тот будет сидеть за решеткой, а ему, Салтыкову, придется общаться со следователем, а следователь наверняка не дурак и понимает, что Юрганов врет, чтобы выгородить себя.

И Салтыков положил на каминную полку кольцо с зеленым камнем и цепочку. Это было кольцо, которое они купили вместе с Люськой: он незаметно поменял его на то, которое купил сам, потому что супружница его уже надевала, и на нем есть ее отпечатки или как там это у них называется.

С цепочкой было сложней. Во-первых, он не был уверен, что та, которую он только что купил, ничем не отличается от той, которая была у Люськи на шее, и потому до последней минуты сомневался, будет ли «подкладывать» ее под Юрганова. Поэтому позавчера вечером, когда Люська вернулась домой, он попросил ее на минутку снять цепочку. «Зачем?» — спросила Люська, которая никогда ничего не делала для него просто так, то есть просто потому, что он ее об этом просит. Ему пришлось сказать, что он хочет с ней поэкспериментировать, потому что в студии кто-то показывал опыт с обручальным кольцом. «О, Господи! — вздохнула Люська. — С каких это пор ты стал верить в эту ерунду? Кроме того, кольцо подвешивают на нитке, а вовсе не на золотой цепочке». И Салтыков вспомнил, что это действительно так. «Черт бы ее побрал! — подумал он, а вслух сказал: — Это другой опыт. Тот, о котором я говорю, предполагает именно золотую цепочку. Дай на минуту». Люська цепочку сняла, но захотела посмотреть, что это за опыт, и Салтыкову пришлось сказать, что вначале он хочет попробовать сам, а если получится, то покажет и ей.

Цепочка, к счастью, оказалась точно такой же, и когда он застегивал на Люськиной шее новую, купленную накануне, она вдруг сказала: «Не надо было мне ее снимать». «Почему?» — спросил Салтыков, затаив дыхание. «Я тебе сто раз рассказывала: цыганка велела мне никогда не делать этого, — ответила Люська, которая никогда не была склонна ни к какой мистике. «Чушь какая!» — проворчал Салтыков и отправился на кухню налить себе водки.

Зато сейчас он оставит на каминной полке именно Люськины цацки, так что в кармане у Юрганова милиция найдет как раз то, что нужно: мало ли какие они там делают анализы или черт их знает, что они делают? Вдруг проверят на отпечатки или какие-нибудь микрочастицы?

А если Юрганов, не застав их в Москве, вынет цацки из кармана? Нет, не вынет: или забудет вынуть, или нарочно не станет вынимать, потому что побоится забыть. Салтыков вспомнил, как однажды Юрганов что-то искал в верхнем кармане куртки и вытащил оттуда целый ворох разных мелких предметов. «Omnia mea mecum porto», — сказал он тогда и улыбнулся. По латыни шпрехает, чертов отличник, подумал тогда Салтыков, которому никогда не давались иностранные языки.

А вынет, так и пусть вынимает. Пальчики его все равно на них останутся. А свидетели объяснят, что цацки были на ней вплоть до дня убийства. И ничего он тут поделать не сможет.

Салтыков запер за собой дверь и аккуратно пристроил конверт с маркой, адресом и всем, чем положено, так, чтобы он не упал, и «Люськиной» запиской наружу, а то еще, не дай Бог, Юрганов не поймет, чего от него хотят. Вот и все. Лети, письмецо, а я буду тебя ловить. Хорошая вещь — почта.

Вечером, возвращаясь домой, Салтыков подводил итоги. Все ли он сделал правильно? Поездка заняла у него час с небольшим: меньше, чем он рассчитывал. И это при том, что он не торопился, ехал довольно медленно, на всякий случай, чтобы не привлекать к себе внимания: встреча с ГАИ никоим образом в его планы не входила. И не потому, что он чего-то боялся, а просто ему хотелось все сделать аккуратно, без лишних следов.