Убийство в Озерках - Мария Шкатулова

Но Юрганов, который, сам того не ведая, уже подошел к краю ловушки и даже заглянул в нее, но ничего не разглядел, потому что был слеп как крот, заверил его, что уедет совсем ненадолго («часа на полтора, на два максимум») и вернется восьмичасовой электричкой, то есть в девять пятнадцать будет уже на даче.

У Салтыкова от волнения даже вспотели ладони. Вот она, удача, после стольких безнадежных попыток выстроить какую-то приемлемую комбинацию. И какая удача. Теперь Салтыков точно знает, что через три недели, тридцать первого октября, с шести до девяти вечера Юрганова на даче не будет. И эта удача сама свалилась ему в руки, и не пришлось ему выдумывать какие-то сомнительные предлоги, чтобы удалить его: он сам напросился.

Времени у него полно: он все успеет, он просто обязан успеть, потому что второго такого шанса судьба ему не преподнесет. Правда, было еще не совсем ясно, как сделать так, чтобы Юрганов уехал с дачи за неделю до тридцать первого, а, вернувшись, нашел в дверях «Люсь-кино» письмо с просьбой забрать цацки, но это уже мелочи, это он продумает ближе к делу.

Кроме того, проведя с Юргановым несколько дней в Озерках, Салтыков даром времени не терял. Вчера, например, пока Юрганов еще спал, он ввинтил на веранде давно перегоревшую лампочку, а на следующий день вечером, когда стемнело и обнаружилось, что она не горит, попросил Юрганова ввинтить новую. И Юрганов ввинтил. А выкрученную лампочку с его отпечатками Салтыков хорошенько спрятал.

На следующий день Салтыков получил от судьбы еще один подарок, когда увидел, что Юрганов, сидя на ступеньках, колотит грецкие орехи двухкилограммовой гирей, которая давно болталась у них на даче, и которой они с Люськой в жаркие дни закладывали входную дверь, чтобы не закрывалась от сквозняка.

Впрочем, судьба судьбой, но надо было и самому кое-чем заняться. Например, забором. Дача стояла на углу, и ворота находились со стороны улицы Маршала Захарова, которая считалась главной магистралью поселка и была покрыта асфальтом. Другим боком участок смотрел на улицу Ополчения: это была очень короткая улица, даже не улица, а проулок, в котором помещалось всего четыре дачи, по две с каждой стороны. Машины по этому проулку не ездили (если не считать машин владельцев этих четырех дач), потому что автобусную остановку, к которой он когда-то вел, несколько лет назад перенесли, и жители поселка перестали им пользоваться. И только подростки, катавшиеся на велосипедах, иногда заруливали туда, если хотели поскорее выскочить на шоссе. Но сейчас в Озерках уже никого не осталось: ни молодежи, ни даже самых стойких дачников. То есть, конечно, поручиться за весь поселок Салтыков не мог, потому что поселок был большой, но привычки своих самых близких соседей он давно и хорошо изучил.

Семейная пара, живущая слева от них по улице Маршала Захарова, постоянно на даче вообще не живет. Они приезжают на выходные, с целой ватагой гостей, днем жарят шашлыки, ночью разводят костер и хохочут до утра, не дают спать, а уезжают утром в понедельник. Отпуск они всегда проводят за границей, и Люська их часто расспрашивает о новых местах. Кажется, они оба дизайнеры или что-то в этом роде.

Напротив, через улицу, дача какого-то крупного деятеля: то ли засекреченного ученого, то ли члена правительства, то ли родственника бывшего президента. Про хозяев этой дачи ходило много разных слухов, но правды во всем поселке, кажется, не знал никто. У них был огромный, гектара в три, участок, обнесенный высоким сплошным забором, за которым густо росли старые мрачные ели, скрывавшие от посторонних глаз дом и обитаемую часть участка. Въезд же на эту дачу находился, слава Богу, с противоположной стороны, то есть с параллельной Маршала Захарова улицы.

Соседями справа по улице Ополчения было семейство известного адвоката. Дачу они купили всего несколько лет назад у бывшего владельца, старичка — полковника в отставке. Бедный старичок (Салтыков хорошо его помнил) все боялся, что дача его либо сгорит, либо ее ограбят, и ночами держал под подушкой топор. Кончилось тем, что дачу старичок продал за очень большие по тем временам деньги, кажется, за пятьдесят тысяч, которые спустя три года, в январе девяносто первого, превратились в бумажный хлам.

Самого адвоката Салтыков почти не знал, потому что на дачу тот приезжал редко и желания общаться с соседями не выражал. Так только, кивнет издали и все. А вот его теща сидела на даче постоянно, пасла двух девочек-дошкольниц, и их отношения можно было бы считать прекрасными, если бы его не так раздражала ее манера постоянно чем-нибудь хвастаться. «Мой зять, мой зять…» — передразнивал ее Салтыков, который всегда завидовал чужому успеху, — можно подумать…».

Других соседей по улице Ополчения он тоже хорошо знал: три семейства, из которых одно уже лет пять на даче не появлялось. Поговаривали, что они обосновались где-то за границей и в Россию вряд ли вернутся. Тому, что они живут за границей, Салтыков завидовал, тому, что не вернутся — не верил, потому что не мог себе представить, как можно уехать, оставив дачу стоимостью в несколько десятков тысяч долларов. «Не миллионеры же они, черт их побери. А даже если и миллионеры, все равно такими кусками не бросаются».

Еще одна дача принадлежала известной в прошлом балерине. Салтыков знал, что балерина чем-то давно и безнадежно больна, и ее родственники появлялись в Озерках редко, ни с кем не общались, за участком не следили, и через забор было хорошо видно, как все заросло высокой густой травой.

Последняя дача принадлежала вдове известного академика, историка, и его двум дочерям. Салтыковы были с ними в приятельских отношениях, и Люська даже иногда ходила к ним играть в бридж. У обеих дочерей были дети школьного возраста, и они всегда уезжали в последних числах августа.

Самыми стойкими были, пожалуй, адвокатская теща и две маленькие дочки. Они часто сидели на даче до начала октября, в любую погоду, но в этот раз, на счастье Салтыкова, одна из девочек разболелась, и адвокат увез их в Москву.

Так вот, надо было подготовить в заборе адвокатской дачи лаз, чтобы незаметно проникнуть на свой участок с улицы Ополчения. Это было очень важно, потому что никто не должен был увидеть Салтыкова в Озерках. Правда, ему и здесь повезло, потому что тридцать первое — это среда, а в будний день в Озерки точно никто не поедет. Да и погода оставляла желать лучшего: дождь лил не переставая.

Впрочем, ругнув в очередной раз погоду, Салтыков понял, что совершенно неправ. Ведь то, что идет дождь — очень хорошо. Дождь смывает следы, дождь делает все серым и незаметным, дождь, наконец, заставляет людей прятаться по домам, а не ходить по улицам, глазея по сторонам. А вот снег — другое дело. На снегу не оставить следов просто невозможно, как ни старайся, и Салтыков понял, что успех предприятия будет зависеть от погоды. Если до тридцать первого снег не выпадет, значит, все произойдет так, как он задумал. И Салтыков стал ждать.

6

— Ну и сколько же вы хотите за ваш рыдван? — спросил Салтыков у называвшего себя Петровичем немолодого мужика с сутулой спиной и до черноты загорелыми худыми жилистыми руками.

— Почему — рыдван? — возразил тот, — машина на ходу, движок в порядке, что еще нужно?

— Ну, это кому как… Так сколько?

Мужик перебросил беломорину из одного угла рта в другой, немного пожевал ее и задумчиво произнес:

— Ну, давай пятьсот, что ли?

— Пятьсот? Не много ли? — спросил Салтыков.

— А сколько, к примеру, вы бы за нее дали? — поинтересовался мужик и любовно протер шмотком ветоши ветровое стекло.

— Дам шестьсот, если машину отдашь так, без оформления.

— Как это без оформления? — удивился мужик. — А номера? А техпаспорт?

— Это моя забота. Мне твой рыдван нужен на несколько дней и нужен срочно. Поэтому, если хочешь, делай, как я говорю, а нет — так я поищу в другом месте.

— Так я что? Я — пожалуйста! Только, как же вы будете, если вас милиция остановит?

Салтыков почувствовал, что слегка перегнул палку.

— Какая там милиция? Мне машина нужна, чтобы сделать несколько ездок, в области, перевезти кое-что из одного дома в другой, а потом я ее оставлю в гараже до весны. Так что потом, если хочешь, мы все и оформим, как надо, чтоб ты не беспокоился.

— Да мне-то чего? Это вам надо беспокоиться…

Петрович, которого, конечно, смущал такой поворот дела, снова начал бубнить про милицию и техпаспорт, но Салтыков уже не слушал. Достав из кармана бумажник, он отсчитал положенную сумму и попросил ключи.

Машина была старая, «жигули» первой модели, 88-го года выпуска, с прогнившими крыльями, лысой резиной и треснутым в правом углу лобовым стеклом. Кузов, однако, выглядел вполне прилично: где надо, был подкрашен и даже довольно аккуратно, так что машина внимания не привлекала, хотя бы издали. Если же все-таки остановят и проверят документы, думал Салтыков, он скажет, что забыл техпаспорт дома и откупится сотней баксов без проблем.