Солнце в зените - Шэрон Кей Пенман

указал в сторону мальчика, сидевшего на полу. 'Мой брат Ричард, герцог Глостер'. Ребенок одарил гостя холодным собранным взглядом.

'Мы встречались в Ладлоу', заметил он, вызвав улыбку и у Эдварда, и у Невиллов. Сомерсета затопила волна ненависти, на миг перекрывшая чувство подступавшего страха.

'Собираешься обезглавить меня здесь - в спальне, на глазах у ребенка?' - вызывающе поинтересовался он в пылу высокомерного презрения.

Джон Невилл поднялся на ноги. 'Осторожнее, Сомерсет', тихо предостерег он. 'Вечером или завтра - мне безразлично'.

Уорвик и не подумал пошевелиться, но его темные глаза сузились, отразив враждебность более безжалостную и угрожающую, чем бесстрастное предостережение брата.

Тем не менее, Эдвард покачал головой и нетерпеливо вмешался. 'Вы же не глупы, Сомерсет. Почему же позволяете себе подобные высказывания? Ради Христа, вы действительно считаете, что я приказал прийти в эти покои с намерением снести вам голову с плеч?'

Невиллы выглядели не менее ошеломленными, чем Сомерсет. Только Ричард, ни капли не взволнованный, обернулся - крайне заинтересованно посмотреть на брата.

Первым заговорил Уорвик, отмахнувшись от того, что им показалось услышанным: 'Ты же не собираешься сохранить ему жизнь, Нед? Сомерсету? Из всех других людей? Невозможно'.

Не обратив внимания на категорический тон кузена, Эдвард наклонился, забрал один из валиков, присвоенных Ричардом, присоединив их к груде на кровати, а потом удобно откинулся на эту кипу, подтянувшись на локтях.

'Скажите мне, Сомерсет', спокойно попросил он, 'прав ли мой кузен Уорик? Сохранение вам жизни на самом деле невозможно?' У Сомерсета не нашлось для него ответа. Внезапное предположение того, что приговор может быть отменен пересилило его защитные механизмы, затопив необузданными чувствами. В мыслях пульсировало только, а не вступление ли разворачивается сейчас, необыкновенно мстительное и тщательно продуманное, к дальнейшей казни.

'Не понимаю', ответил Сомерсет в конце концов, и даже такое признание стоило ему дорого.

'Вы сражались за дело, проигранное еще двадцать один месяц назад. Королева может просить помощи у всех европейских дворов, но англичане стали моими подданными. Так сложно смириться с данным фактом? Прийти к соглашению с йокистской партией?'

Сомерсет молчал. Больше не чувствовалось уверенности в жестокой шутке, в мести за замок Сандл. Он смотрел на Эдварда, на не верящих в происходящее Невиллов, внезапно осознав, - Маргарита была права в оценке первого, а он ошибался. Этот легкомысленный двадцатилетний юноша больше не являлся в его глазах марионеткой. Эдвард принимал во внимание мнение родственного клана Невиллов только потому, что сейчас следовало так поступать.

'Что будет, если я так поступлю?' - осторожно спросил Сомерсет, еще не желая обманываться надеждой, еще не способный поверить, что предложение Эдварда - искренне.

'Я намереваюсь даровать вам полное прощение. Пригласить к своему двору', Эдвард сделал паузу, 'и восстановить титулы и права на земли, конфискованные на основе билля о лишении гражданских и имущественных прав, изданного на ваше имя моим первым парламентом в прошлом году'.

'Боже', выдохнул Сомерсет, далее не имея сил притворяться, да и вообще реагировать каким-либо образом, кроме как изумляться масштабу предложения противника.

Эдвард бросил взгляд на кузенов, потерявших дар речи, и перевел его на широко раскрывшего глаза младшего брата, прежде чем снова посмотреть на Сомерсета.

'Ну и?' - спросил король. 'Что скажете?'

'Вы в самом деле собираетесь так поступить?' - выпалил Сомерсет, взволновавшись в этот момент и став внешне выглядеть моложе короля. В первый раз за многие годы гордость не принималась им в расчет. Ощущались лишь смущение и внезапное возбуждение чувств, такие мощных, что грозила опасность, - опьянеть от одного воздуха.

'Я правильно понимаю, - предложение принимается?' - спросил Эдвард и улыбнулся настолько заразительно, что изумленный Сомерсет обнаружил, - он тоже расплывается в улыбке.

'Я оказался бы дураком сверх всякой меры, если бы отказался', услышал Сомерсет свое признание, увидев Эдварда, искренне и радостно смеющегося. Он встал, пересек комнату и, как только король сел в кровати, преклонил перед ним колени и принес клятву в верности, связывавшей вассала с сувереном.

Уорвик направился к Ричарду и улыбнулся мальчику.

'Дикон, почему бы тебе не вывести собак в монастырский двор для пробежки? Они были заперты здесь всю ночь и сейчас нуждаются в тренировке'.

'Да, господин', - Ричард стал послушно подниматься с пола, когда Эдвард схватил его за руку и, смеясь, потянул на кровать.

'Кузен Уорик хочет сказать, Дикон, что планирует отругать меня и желает безопасно удалить тебя с поля боя'.

Эдвард усмехнулся и покачал головой. 'Позволь парню остаться, Дик. Смею сказать, он найдет более занимательным присутствовать при нашем разговоре, чем выгуливать этих твоих страшных гончих'.

Ричард неуверенно смотрел то на одного, то на другого. Ему не надо было объяснять, что предложение Уорика являлось хитроумным планом. Гнев кузена чувствовался физически, и мальчик сильно расстроился из-за этого. Со дня присоединения к семье Уорвика в Мидлхэме, Ричард сильно привязался к родственнику, которого многие стали называть 'Творцом королей'. Ребенок не мог ничего поделать, - он подпал под воздействие открытого нрава Уорвика, его щедрости, безошибочного инстинкта на драматические поступки и в мгновение ока совершающиеся подвиги. Регулярные посещения Уорвиком Мидлхэма оборачивались значительными возможностями для Ричарда. Кузен заставлял существование бурлить, оживлял ежедневный быт и неизменно вносил волнение, въезжая во двор замка со свитой, численность которой превышала состав походного быта Эдварда. Но правда оказалась намного проще: она состояла в том, что Уорвик, у которого не было родного сына, подарил мальчику больше внимания и одобрения в течение тринадцати месяцев, чем родной отец в течение восьми лет.

Мысль, что обожаемый кузен может ссориться с Эдвардом, глубоко взволновала Ричарда. Он тревожился, пока не