Солнце в зените - Шэрон Кей Пенман

знал, - жить ему осталось недолго. Он измерял свою жизнь в границах часов, того периода, что остался до прибытия в Дарем. Там его визита уже ожидал Эдвард Йорк. Эдвард занедужил две недели назад, и поэтому был не способен лично руководить осадой Бамбурга, что не препятствовало ему лично наблюдать за процессом с одра болезни. Тем не менее, действительное направление военных действий оказалось в руках кузенов Эдварда, Невиллов - Уорвика и Джона. Последний и сопровождал Сомерсета на юг, - к Дарему и гибели.

Сомерсет всегда знал, чего ожидать, попади он в руки Йорков. То, что осталось от милосердия и великодушия в йоркистско-ланкастерском противоборстве, умерло вместе с Эдмундом Рутландом на Уэйкфилдском мосту. Сомерсет хорошо осознавал, - в глазах йоркистов - имя его прегрешениям - легион... Ладлоу, замок Сандл, Сент Олбанс, Таутон. И спустя двадцать один месяц после кровавой победы Эдварда при Таутоне, Сомерсет создал ему еще одну причину желать врагу смерти. Он отправился во Францию в бесполезной надежде, получить там поддержку для Маргариты, провел переговоры с шотландцами от ее имени, захватил Бамбург от ее лица. У нее не существовало более преданных сторонников, чем Сомерсет и его младшие братья. И сейчас Джон Невилл принимал капитуляцию старшего с мрачным удовольствием охотника, в конце концов, загнавшего жертву в нору после особенно изнурительного и ставшего наказанием преследования.

Сомерсет обнаружил горькое различие между предполагаемой смертью, как возможностью, и возникающей на его горизонте, как действительностью. Он не мог винить Эдварда Йорка за то, что совершил бы сам, представься ему возможность. Сомерсет никогда не сомневался в своей отваге, уверен он был в ней и сейчас. Слишком часто приходилось встречаться со смертью лицом к лицу, чтобы точно знать, - последние минуты будут прожиты с честью. Но Сомерсету исполнилось всего двадцать шесть лет, он обладал здоровым, дисциплинированным телом, отлично служившим своему владельцу, выяснилось, что в жизни ему многое дорого, даже в качестве преследуемого мятежника, на имя которого издан Билль о лишении гражданских и имущественных прав. По пути в Дарем Сомерсет пришел к выводу, - страх смерти в бою сопоставим со страхом смерти от топора палача лишь в том отношении, в каком страх туберкулеза может сравниться с обреченным пониманием человека, начавшего кашлять и плеваться кровью.

Дарем лежал в двадцати пяти милях к югу от Бамбурга. Именно там, в бенедиктинском мужском монастыре святого Кутберта, Эдвард находился в рождественские дни. Это было уже второе Рождество с тех пор, как он заявил свои права на корону. С ним был кузен Уорвик. Компанию поддерживал младший брат, Ричард, которому позволили совершить кратковременный побег от занятий латынью, французским языком, математикой, юриспруденцией, музыкой, от изучения хороших манер и жизненно необходимых навыков военного искусства и владения оружием в принадлежащем Уорвику замке Мидлхэм, расположенном в каких-то пятидесяти милях от Дарема. Джон Невилл тут же отправился к своему кузену, королю. Сомерсет предполагал, что его поместят в особняке Линдж, в тюремную камеру, находящуюся под хозяйскими покоями в госпитале. Некоторым образом, к его изумлению, Генри Бофор оказался отведен вместо этого в маленькое помещение рядом со зданием для собраний каноников. Ему объяснили, что там содержатся в заключении монахи, совершившие мелкие проступки. Бенедиктинец прищурился в замешательстве, стоило Сомерсету разразиться прерывистым смехом.

'Мелкие проступки' - задохнулся он. 'Не стоит ли назвать их мелкой изменой?' Шутка, если это была она, прошла мимо ушей монаха, словно и не произносилась. Он пожал плечами и боком покинул комнату. Как только за ним захлопнулась дверь, сквозняк задул единственную свечу. Сомерсет остался один в темноте.

Вскоре после этого произошел вызов, которого Сомерсет уже ожидал. Он последовал за стражниками в жилище настоятеля, через большой зал, заполненный йоркскистскими вассалами. Двор также был запружен людьми. Они высмеивали Сомерсета и толкали, пока сопровождавшие вели его сквозь толпу, тем не менее, атмосфера скорее говорила об ожидании, нежели о злобе, напоминая праздничное настроение народа, вышедшего на улицы ради прилюдного повешения известного разбойника.

Сомерсета втолкнули в главную дверь, и он увидел, что очутился в просторных покоях, размером каких-то тридцать на сорок футов. Узнавалась личная комната настоятеля, да и он сам оказался знакомым. Джон Барнаби не был чужим семье Бофоров, именно он даровал Сомерсету укрытие на ночь в монастыре, когда тот бежал в Шотландию после битвы при Таутоне. Однако сейчас глаза приора скользнули по когда-то спасенному им человеку, как по впервые встреченному, свидетельствуя лишь о замешательстве.

Но, прежде чем Сомерсет успел полностью рассмотреть то, что находилось вокруг, стражники толкнули его мимо личной комнаты, совсем не любезно направив в открытую дверь. Он споткнулся, тут же вернув равновесие, и в изумлении огляделся по сторонам.

Сомерсет очутился о освещенной факелом комнате, завешенной красной тканью для изгнания лихорадки, обогреваемой огромным, расположенном в нише очагом и несколькими жаровнями с нагроможденными на них тлеющими кусками каменного угля. Две крупные овчарки и меньший по размеру алан расположились возле огня, привязанный сапсан, не мигая, наблюдал за происходящим из дальнего угла. Оковы внезапно оказались сняты, будучи быстро открыты, и упали на пол к ногам Сомерсета. Он потер запястья, перед тем как обдумать случившееся, потом высоко поднял свою голову.

Собаки следили за пришедшим с ленивой доброжелательностью, граф Уорвик и Джон Невилл - с ледяным интересом. Сомерсет взглянул на них с тем же самым выражением лица, а потом увидел короля из династии Йорков. Эдвард находился на ложе, полностью одетый, поддерживаемый полудюжиной перьевых подушек. Его цвет лица отличался бледностью, но других следов недавней болезни не замечалось. Во взгляде короля читалось теоретическое любопытство.

Все молчали. Стражники отошли назад, ненавязчиво направившись в направлении двери. Только тогда Сомерсет заприметил мальчика, сидевшего с перекрещенными ногами на прикроватных валиках, с еще одной овчаркой, распростершейся на полу рядом с ним. Это был темноволосый ребенок не старше десяти лет или около того. Сомерсет ощутил отчетливое потрясение и горькое недоверие к тому, что его смертный приговор оказался вынесен в спальне Эдварда Йорка, к тому же, в присутствии ребенка.

'С моими кузенами Невиллами вы знакомы', сухо удостоверился Эдвард и, как только Сомерсет посмотрел на него, переполняемый бессильной яростью,