Загадки священного Грааля - Николай Павлович Дашкевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но если бы даже в Муан-Мутье развилась подробная легенда об Иосифе Аримафейском, в которой говорилось бы о собрании им крови, то с похищением мощей она возбуждала бы там менее интереса, терялась бы постепенно из памяти и едва ли бы додержалась до XII столетия[228], как скоро в монастыре не было налицо самих мощей, а если бы и додержалась, то все-таки для де Борона не было бы повода познакомиться с этим преданием, касавшимся исключительно истории монастыря Муан-Мутье, и изложить это предание в целой поэме.
Ясно, что нет прочных доказательств заимствования де Бороном легенды о чаше из Муан-Мутье, и нечего толковать о Вогезском предании.
Хучер принимает иной источник для де Боронова произведения. Разделяя мнение П. Париса относительно популярности легенды Иосифа Аримафейского в Лотарингии, допуская, что мощи его были украдены гластонберийскими монахами, и говоря, что открытие П. Париса объясняет двойное развитие легенды, – сначала в Англии, а потом в Монбельяре, Хучер полагает при всем том, что «Робер де Борон должен был принести канву своего романа из-за моря».
Предварительно поверки этого предположения коснемся текстов, в которых дошло до нас произведение де Борона, так как классификация их играет большую роль в комбинациях Хучера и не без значения для решения нашей задачи. Без рассмотрения вопроса о текстах поэмы об Иосифе Аримафейском не были бы вполне ясны и обоснованы наши заключения о ней.
Произведение де Борона сохранилось в двух изложениях, прозаическом и стихотворном, причем последнее имеется в одном лишь списке, и то неполном. Затруднение увеличивается тем, что нет ни одного манускрипта поэмы, который был бы древнее половины XIII столетия, и крайнее расстояние между рукописями по времени написания их – лет 50.
Французские ученые, занимавшиеся в последнее время романом о Граале, пришли к совершенно противоположным выводам об этих текстах.
П. Парис, которому были известны важнейшие тексты, принятые в соображение Хучером, полагает, что подлинный или ближайший к подлинному текст де Борронова произведения должно видеть в рифмованном изложении, Хучер же открывает такой текст в прозаической передаче и думает, что поэма об Иосифе Аримафейском в стихах – более поздняя переделка первоначального произведения де Борона, относящаяся к концу XIII или к началу XIV столетия[229].
По нашему мнению, не могут быть названы вполне решающими дело ни замечания Полена Париса о текстах, ни замечания Хучера.
Правда, возражения Хучера против отзыва Полена Париса о прозаических текстах довольно слабы, но, с другой стороны, принял наступательное положение и Хучер по отношению к рифмованному тексту. В книге его находим целый ряд сопоставлений прозаического изложения с рифмованным, причем Хучер постоянно старается показать, что текст стихов «ниже» трех прозаических текстов «в отношении логики, точности и языка».
Метод, приложенный Хучером к критике текстов, не может провести в верным результатам.
Очевидно, что в одном случае мог выразиться лучше прозаик, а в другом стихотворец, что и видим, и по достоинствам и недостаткам изложения нельзя судить, кто писал ранее. Поэтому мы не станем касаться указаний Хучера на неудачные выражения трувера. Не должно забывать также, что проза дает более простора определенности выражений, и неудобопонятность, и темнота стихотворного текста в некоторых местах[230] не говорят против него сами по себе: они обуславливались рифмой. Не имеет значения и указание на ход рассказа в обеих редакциях: о средневековых произведениях нельзя судить с точки зрения современной тщательности в отдельных литературных произведениях. Равным образом не следует относить к позднейшему времени рифмованный текст на основании сравнительно не столь старого языка его. Сам Хучер признает, что и в рифмованном тексте сохранилось немало старых слов и оборотов. Он объясняет это тем, что трувер переносил устаревшие слова в свое произведение, как скоро они приспособлялись к ритму и рифме. Хучер относит иногда к архаизмам то, что едва ли может быть безусловно отнесено к ним. Так, можно спросить, почему выражение «ont mordrit» (murtri) древнее «ont pendu»?
Сэр Галахад в поисках чаши Грааля. С картины А. Хьюза, 1865 г.
Хучер считает форму «Biauliant» более древней, чем «Bethléem». Само собой разумеется, что, чем ближе были автор и переписчик к библейскому тексту, тем правильнее должны были писать это слово[231]. Одно «m» в названии Рима употребляли не только в более древний период, и «Rome» встречаем в Ms. Didot (D), датированном 1301 г. Хучер считает дошедший до нас список стихотворного текста оригинальной рукописью потому, что в нем встречаются помарки. Но они могли произойти вследствие описок и ошибок переписчика, которые потом были им же исправлены[232]. Не должно упускать из виду немалое количество описок, которыми текст обязан, очевидно, переписчику[233]; некоторые ошибки отмечены Мишелем в печатном издании рифмованного текста. Хучер обращает внимание на то, что в рукописи поэма помещена вслед за L’image du monde, – произведением, написанным не ранее 1248 г. Это не имеет значения, между прочим, – ввиду того, что язык поэмы об Иосифе Аримафейском отличен от языка L’image du monde.
Гораздо важнее указание Хучера на несообразности в некоторых местах стихотворного текста, и мы полагаем, что на эту сторону должно обратить преимущественное внимание при сличенш занимающих нас текстов для решения вопроса об относительной их ценности в отношении более или менее точного воспроизведения первоначального содержания произведения де Борона. Мы далеко не имеем странного притязания Хучера «усмотреть мысль и выражение автора» во всех случаях; мы думаем, что первое возможно только
