Загадки священного Грааля - Николай Павлович Дашкевич

там, где в одном или нескольких вариантах очевидно искажение с точки зрения композиции всего произведения, и что должно оставить в стороне критику не согласующихся передач, решительный выбор между которыми невозможен[234].

Произведя сличение текстов в таком направлении, мы нашли, что Хучер относится не беспристрастно к делу. Перечислять все факты было бы утомительно, и в подтверждение наших замечаний мы будем приводить только по нескольку их.

Прежде всего, напрасно Хучер набрасывает много тени на рифмованный текст.

Нередко он впадает в излишнюю придирчивость к нему[235]. Хучер указывает на «многословие» трувера, ссылаясь на стихи о Пресвятой Деве и об Иоакиме (ст. 35–80), и называет рискованную версию «болтливой». П. Парис думает, что листок о Богородице был вставлен в поэму по ошибке, но могли внести его и умышленно. Вставка произошла, вероятно, после написания поэмы[236], в которой есть и другие интерполяции[237]. Впрочем, события библейской истории передаются в рифмованном тексте вообще подробнее, нежели в прозаических[238]. Есть, однако, с другой стороны, и в последних пункты, в которых рассказ обстоятельнее, чем в стихах, и представляет развитие сказанного в стихах сжато.

Хучер часто считает принадлежавшими подлинному тексту де Боронова произведения мелкие черты в прозаическом изложении, не встречавшиеся в рифмованном, которые нет прочных оснований считать такими. Непояснение, например, о table Иосифа, что этот стол (table) был carrée, ведет, по мнению Хучера, к неполноте и неясности стиха, потому что выражение carrée отличает стол Иосифа от стола, устроенного Мерлином. Но не есть ли оно позднейшая вставка на основании романа Мапа, который говорит о table carrée? В стихотворном тексте нет упоминаний о Мерлиновом столе. Хучер поставляет это в вину автору стихов, по нашему же мнению, это не составляет признака позднейшей композиции. Хучер замечает о некоторых фразах, встречающихся только в прозаической редакции, что они важны и (потому) должны были находиться в первоначальном тексте. Но неужели то, что подходит к делу, не могло быть вставлено позже?

Хучер указывает как на нововведение в подлинный текст, допущенное автором рифмованного текста, на такие фразы, которые встречаются и в манускриптах, считаемых им близкими к подлиннику. Тут ярко выступает тенденциозность или же неосмотрительность Хучера[239].

Хучер отмечает случаи, когда рифмованный текст стоит совсем особняком от прозаических[240]. По взгляду Хучера, такая особность была бы невозможна, если бы первый предшествовал последним. Но за переложившим рифмованный текст в прозу могли пойти все переписчики и переделыватели оригинального прозаического текста.

Хучер доказывает, что рифмованный текст близок к прозаическому тексту позднейшего списка D. Но этот список далеко не во всех случаях согласен с рифмованным текстом. Сам Хучер заметил однажды, что трувер имел перед собою столь древний тип, как Мансский манускрипт. В другом месте Хучер готов склониться к противоположному выводу, а еще в одном не прочь сказать, что и Ms. Н. следует довольно точно за рифмованным изложением! Вообще же Хучер признает не раз древнейшие формы слов в рифмованном тексте, которыми последний сходится с Мансским манускриптом, передавшим будто бы древнейшую редакцию прозаического текста.

В некоторых пунктах искажение должно признавать вопреки Хучеру в прозаической редакции, а не в стихотворной. По поводу взгляда Хучера на ст. 3340 мы заметим, что в этом-то стихе и уцелел смысл подлинника, и Хучер напрасно усматривает там ошибку на том основании, что прозвище «riche pécheur» (Богатый рыбарь; также известен как Король-рыбак. – Ред.) дано Брону в насмешку, так как последний, быв послан для улова рыбы, поймал лишь одну.

Древнеримская мозаика с изображением хлебов и рыб. Видимо, аллюзия на евангельские мотивы

Рыба, изловленная Броном, без сомнения, имела символическое значение. Это не покажется странным тому, кто знает, как долго держались в искусстве, даже на Западе, предания древней христианской церкви, между прочим и символика. Пойманную Броном рыбу поместили против Грааля, и она постоянно находилась при нем. Повелевая о рыбе, глас св. Духа сказал Иосифу: «Tu feras jà une grant sénéfiance, que tu metras mon sane et moi en esprueve vers les pécheurs». Очевидно, что под sane должно разуметь в этой фразе Грааль, а под poisson – Христа, употребление представления которого в образе рыбы известно. Что мы правильно понимаем значение рыбы, являющейся в романах о св. Граале, видно из совершенного через нее чуда. В церковных легендах встречается то же самое чудо питания одной рыбой, относительно которого Маури замечает: «…Не есть ли это разительный образ Евхаристии, этой духовной пищи, которой Бог, живой хлеб, сошедший с неба, составляет сущность, никогда не истощаемое и всегда целое питание, беспрестанно удовлетворяющее нужде верующих? Очевидно, на место Христа подставили его эмблему»… Рыба встречается как символ евхаристии с очень раннего времени[241]. Ясно, что Брону не было надобности поймать много рыбы: достаточно было одной. Господь не велел ловить неопределенного количества; Брону приказано было доставить лишь первую рыбу, какая представится. Так в рифмованном тексте, так и в прозаическом. Равным образом и по роману Мапа, для чуда не нужно было более одной рыбы. Неужели после этого был бы подвергнут Богом унижению (meprison) за поимку одной только рыбы служитель Грааля, который перед тем был восхвален? Есть прямое указание, что ловля рыбы была поручена Брону в силу его качеств. Слово «богатый» прилагалось к нему не в насмешку, а для обозначения сущности его ловитвы, небогатой на взгляд, но ценной по внутреннему содержанию. Как в рифмованном, так и в прозаических текстах прозвище «Riche Pécheur» поставляется в связь с вверением Брону Грааля и всех тайн последнего. Затем в стихах говорится:

A touz jours croistera s’onneur, Pour le poisson qu’il pescha Quant cele grâce commença.

Бессмыслицу должно признать в прозаической версии, потому что по смыслу ее Брон должен был подвергнуться презрению как бы со времени получения Грааля, между тем как это должно было иметь место со времени ловли рыбы[242].

Король-рыбак. Миниатюра из средневекового