Кенелм Чиллингли, его приключения и взгляды на жизнь - Эдвард Бульвер-Литтон

– Я терпеть не могу иметь дело с женщинами, – угрюмо сказал Кенелм, пасторам это удается лучше. Я уверен, любезный сэр, вы более годитесь для этой цели, чем я.

– Позвольте смиренно усомниться в этом предположении; с женщинами нелегко справляться, когда несешь на спине такую тяжесть лет. Но когда вам понадобится помощь пастора для того, чтобы довести до благополучного конца ваше собственное сватовство, я буду очень рад совершить надлежащий обряд.

– Dii meliora![88] торжественно сказал Кенелм. – Некоторые виды зла настолько серьезны, что о них нельзя даже говорить шутливо. А что касается мисс Трэверс, то, как только вы назвали ее сострадательной, вы привели меня в ужас. Я слишком хорошо знаю, что значит такого типа девушка: назойливая, неугомонная, суетливая, курносая, с карманами, набитыми религиозными брошюрками. Нет, я не пойду на ужин жнецов!

– Тсс! – тихо сказал пастор.

Они проходили мимо домика миссис Сомерс. И в то время как Кенелм разглагольствовал на тему о сострадательных девушках, Летбридж остановился перед домиком и украдкой заглянул в окно.

– Тсс! Подойдите сюда!

Кенелм повиновался и поглядел в окно. Он увидел сидевшего на стуле Уила; Джесси Уайлз приютилась у его ног и держала руку любимого, глядя ему в лицо. Виден был только ее профиль, но выражение лица было невыразимо мягкое и нежное. Лицо Уила, склоненное к ней, было грустно; слезы катились по его щекам. Кенелм прислушался.

– Не говори так, Уил, – говорила Джесси, – ты разрываешь мне сердце: это я недостойна тебя.

– Пастор, – сказал Кенелм, когда они прошли мимо, – придется мне пойти на этот дурацкий ужин! Я начинаю склоняться к мысли, что в избитых словах о любви в шалаше есть некоторая доля истины. И Уила Сомерса необходимо как можно скорее обвенчать, чтобы он потом мог раскаиваться на досуге.

– Я не совсем понимаю, почему человек должен раскаиваться в том, что женился на милой девушке, которую любит.

– Вам не понятно? Скажите откровенно: случалось ли вам встречать человека, который раскаивался в том, что женился?

– Разумеется, случалось. Очень часто.

– Ну, подумайте еще раз и скажите так же откровенно: случалось ли вам встречать человека, который раскаивался в том, что не женился?

Пастор задумался и промолчал.

– Сэр, – сказал Кенелм, – ваше молчание доказывает вашу честность, за что я могу вас только уважать.

Сказав это, он быстрыми шагами удалился, а пастор взволнованно закричал ему вслед:

– Но позвольте… позвольте!

Глава XXI

Мистер Сэндерсон и Кенелм сидели в беседке. Первый прихлебывал грог и курил трубку, второй смотрел на летнее ночное небо пристальным, но рассеянным взглядом, будто старался сосчитать звезды Млечного Пути.

– Ну, – сказал Сэндерсон, – вы теперь поняли?

– Ничего я не понял. Вы говорите мне, что ваш дед и отец были фермерами и что вы сами фермер вот уже тридцать лет. Из этого вы выводите нелогичное и неразумное заключение, что и сын ваш должен быть фермером.

– Молодой человек, вы, конечно, можете считать себя очень знающим, потому что окончили университет и набрались там учености, но…

– Постойте! – сказал Кенелм. – Так вы признаете, что в университете обучают наукам?

– Да, я полагаю, что так.

– А как бы он мог остаться храмом науки, если бы те, кто покидает его, уносили ученость с собой? Мы оставляем ее на попечение преподавателей. Но я знаю, что вы хотели сказать: что я не должен важничать и претендовать на большее понимание жизни, чем человек ваших лет и вашей опытности, потому только, что я прочел больше книг, чем вы. Согласен с этим. Но разве каждый доктор, – как бы ни был он сведущ и искусен не предпочитает спросить мнение другого доктора о себе, даже если этот другой только начинает практику? А так как врачи, в общем, чрезвычайно умные люди, не подают ли они нам примера, которому стоит следовать? Не доказывает ли это, что самый умный человек не может быть хорошим судьей в своем собственном деле? А дело вашего сына – ваше дело, вы расцениваете его с точки зрения ваших личных вкусов и хотите непременно вогнать квадратную затычку в круглую дыру потому только, что сами вы затычка круглая и вам в круглой дыре пребывать удобно. Я считаю это неразумным.

– Я не вижу причин, почему мой сын имеет право воображать себя квадратной затычкой, – сердито сказал фермер, – когда его отец, дед и прадед были круглыми. А всякая тварь по закону природы не должна отличаться от своих родичей. Собака бывает или гончей, или овчаркой, смотря по тому, гончие или овчарки были ее родителями. Вот так, молодой человек, – вскричал фермер, с торжеством выколачивая из трубки пепел, – кажется, я переспорил вас!

– Нисколько, потому что вы не приняли в соображение, что порода может быть смешанной. Представьте себе, что овчарка сочеталась браком с гончей; уверены ли вы, что их потомок обязательно будет больше похож на гончую, чем на овчарку?

Сэндерсон перестал набивать трубку и почесал в затылке.

– Вы видите, – продолжал Кенелм, – тут тоже дело в смешанной породе. Вы женились на дочери торговца, и, наверно, ее дед и прадед тоже были торговцами, А сыновья по большей части бывают в мать. Поэтому мистер Сэндерсон-младший вышел в свою породу со стороны родительницы и явился на свет квадратной затычкой; значит, ему может быть удобно только в квадратной дыре. Спорить бесполезно, фермер, ваш сын должен отправиться к дяде, и делу конец!

– Ей-богу, – сказал фермер, – вы, кажется, думаете, что можете заговорить меня до того, что я лишусь здравого смысла?

– Нет, но я думаю, что, если вам предоставить полную волю, вы заговорите вашего сына до того, что он попадет в работный дом.

– Как? Тем, что хочу заставить его пристать к своей земле, как его отец? Когда человек прилепится к земле, то и земля прилепится к нему.

– Когда человек пристанет к грязи, то и грязь пристанет к нему. Вы вложили в ферму ваше сердце, а ваш сын воротит от нее нос. Глядите смелей правде в глаза. Разве вы не видите, что время – волчок и все вертится кругом? Каждый день кто-нибудь оставляет землю и принимается за торговлю. Понемногу он богатеет, и величайшее его желание – вернуться опять к земле. Он оставляет ее сыном фермера, а возвращается к ней сквайром. Когда вашему сыну стукнет пятьдесят, он вложит накопленные им деньги в землю, и у него будут свои арендаторы. Боже, как он будет командовать ими! Я не советовал бы вам арендовать у него ферму.

– Ну, уж этому не бывать! – воскликнул фермер. – Он выльет целую аптеку на мои поля и будет называть это прогрессом.

– Пусть себе поливает лекарствами поля, когда у него будут свои фермы, а ваши поля вы поберегите от его химических упражнений. Я пойду сказать ему, чтобы он укладывался и на будущей неделе отправлялся к дяде.

– Эх-эх! – покорным тоном сказал фермер. – Упрямый человек всегда добьется своего.

– А умному человеку лучше не идти ему наперекор. Мистер Сэндерсон, дайте мне вашу честную руку. Вы принадлежите к числу людей, которые напоминают сыновьям об их добрых отцах. И я думаю о своем отце, когда говорю: «Желаю вам счастья!»

Оставив фермера, Кенелм вернулся в дом и нашел мистера Сэндерсона-младшего в его комнате. Молодой джентльмен еще не спал и был занят чтением красноречивого трактата об эмансипации человеческого рода от всякой тиранической власти – политической, общественной, церковной и домашней.

Юноша угрюмо поднял голову и, взглянув на меланхолическое лицо Кенелма, сказал:

– А, я вижу, вы уже говорили со стариком, но он ничего не хочет слушать.

– Во-первых, – ответил Кенелм, – так как вы хвалитесь высшим образованием, позвольте мне посоветовать вам изучать английский язык в формах, установленных авторами прежних времен, которых, несмотря на «век прогресса», люди высшего образования продолжают уважать. Никто, занимавшийся этим изучением, никто, изучивший десять заповедей на родном языке, не будет ошибочно предполагать, будто «старик» – синоним «отца». Во-вторых, если вы имеете притязание на высшую просвещенность, которая есть результат высшего образования, постарайтесь узнать лучше самого себя, прежде чем возьметесь учить человечество. Извините за смелость, которую я беру на себя как ваш искренний доброжелатель, сказав вам, что вы теперь самонадеянный дурак, короче говоря – что вас можно назвать так, как Мальчишки называют друг друга, – ослом. Но когда у человека бедная голова, он может сохранить некоторое равновесие, увеличив богатство сердца. Отец ваш соглашается на сделанный вами выбор, жертвуя своими желаниями. Это тяжкое испытание для гордости и любви отца, и немногие отцы идут на такие уступки. Таким образом, я, как и обещал, говорил о вас с мистером Сэндерсоном, так как убежден, что из вас вышел бы очень плохой фермер. Теперь вам остается доказать, что вы можете стать очень хорошим коммерсантом. Честь обязывает вас, ради вашего отца, употребить для этого все силы, а пока предоставьте переворачивать мир вверх дном тем, у кого нет в нем лавочки, которая пойдет прахом при общем потрясении. Итак, спокойной ночи!