Биология войны. Можно ли победить «демонов прошлого»? - Георг Николаи

в подобных случаях дать восторжествовать правде. Древний же Иегова вступался главным образом за национальные интересы своих детей.

Немыслимо объяснить, каким образом это происходило, да и современные люди не представляют себе, как осуществляется на деле то, о чем они просят в своих молитвах, но, во всяком случае, во все времена люди смотрели на войну не как на разрешение вопроса о силе, а как на средство добиться своего права, и тот мистический порыв, который сделал «суды Божьи» (ордалии) органической частью земного правосудия, освятил также войну.

Подобно тому как верили, что в судебном поединке Бог поможет победить тому, кто прав, что невинный не утонет в воде, не обожжется о раскаленное железо и не будет отравлен ядом, точно так же были убеждены, что небесные силы на стороне того войска, которое ведет угодную Богу войну.

Это упование на личную помощь Бога на войне уступило затем место убеждению, что «Бог на стороне сильных батальонов», что на войне осуществляется какая-то «высшая справедливость». Но именно оттого, что в человеческих взаимоотношениях решающую роль играет эта «высшая справедливость», взгляд на войну как на суд Божий представляется бессмыслицей, ибо интеллигентный верующий человек едва ли поверит, что эту справедливость можно привлечь на свою сторону силой оружия, и только суеверный ханжа способен рассчитывать на то, что ему удастся использовать Бога в своих личных интересах и упросить его, чтобы он помог ему защитить на войне свое действительное или воображаемое право.

«Только истый христианин может быть хорошим солдатом». В этом звучащем как издевательство над христианским заветом любви к ближнему положении заключена доля истины: среди высоконравственных людей только тот, кто отличается детской наивностью, способен взяться за оружие. Только тот, кто глубоко убежден, что высший судья дарует победу тому, кто прав, может быть одновременно и воином, и нравственной личностью.

Собственно говоря, нет необходимости особенно подчеркивать моральную сторону войны, раз этой стороной так легко пренебрегают в других случаях. Мы могли бы примириться, говорит Вольтер, с тем, что в этом прекраснейшем из миров будет немножко больше или немного меньше несправедливости; если в экономической борьбе гибнут миллионы, то что мешает нам предоставить любителям сильных ощущений удовольствие уничтожать друг друга тысячами в настоящем, честном бою?

Во всяком случае, дело тут не в словах и не в том или другом названии; подобно тому как человек умирает от рака, хотя бы врач назвал эту болезнь доброкачественной опухолью, так и война влечет за собой неизбежные последствия, независимо от того, называем ли мы ее справедливой или нет. Большинство людей придает, однако, большое значение словам, и лишь немногие одаренные разумом существа, как, например, принцесса с Луны у Сирано де Бержерака, не понимают этого; она недоумевала, почему люди, ведущие войну, если они полагают, что право на их стороне, не обращаются к третейскому суду.

В наше время в этом ироническом вопросе, по-видимому, совершенно не разбираются и более, чем когда-либо, налегают на слова «справедливая война». Между тем подобное обозначение войны для определения ее сущности никакого значения не имеет, но говорить об этом все-таки приходится, чтобы показать, что те, кто сознательно называют войну справедливой, ссылаются, в сущности, на «право сильнейшего», т. е. на своего рода естественную справедливость, которая, однако, как это будет доказано в последующем, не имеет ничего общего ни с правом, ни с естествознанием.

Следовательно, с самого начала отпадает возражение, будто в вопросах войны естествоведение некомпетентно, так как тут играют роль якобы более сокровенные этические причины.

Естественное право

На первый взгляд кажется невозможным обосновать какие-либо обязанности природой, ибо природа сама по себе не знает ни права, ни правонарушения, ни несправедливости, и даже само выражение «закон природы» есть как бы contradictio in adjecto, вводящее лишь в заблуждение. По мнению древних греков, все вещи были либо «от природы» (jnsei), либо «установлены людьми» (nesei); в новейшее же время эти противоположности стараются примирить посредством сочетания двух слов и говорят о «закономерности природы». Ныне такое выражение, как «закон природы», является общепризнанным термином, но все же оно напоминает собой время, когда верили во что-то обусловливающее законы природы. Эти законы считали, каждый со своей точки зрения, то справедливыми, то несправедливыми, почему и полагали, что существует какое-то естественное право.

На самом же деле для натуралиста не существует ни закона, ни права, а имеются одни только факты и необходимая связь между ними, или, другими словами, условия, при наличии которых нечто происходит или не происходит. Если бы факт, что магнит притягивает железо, был законом, то железо всегда и везде должно было бы следовать этому закону. На самом же деле магнетизм является лишь одним из условий, в силу которых железо может быть приведено в движение, и если, например, тяжесть преодолевает силу магнетизма, то железо не подчиняется этому мнимому закону.

В сущности, при тех или иных условиях все возможно. В действительности же эти возможности настолько ограничены «условиями необходимости», что известная возможность повторяется всегда закономерно, как безусловная необходимость. Камень, находящийся в пространстве, может двигаться в любом направлении, в зависимости от полученного им толчка; но поблизости от Земли, где действует сила притяжения, он всегда, если только нет других препятствий, будет стремиться к центру Земли.

Точно так же и каждый человек сам по себе от природы обладает возможностью, которую он может назвать своим данным ему от природы правом делать все то, что лежит в пределах его физических сил. Так, например, каждый человек имеет, без сомнения, неограниченную возможность убивать других, грабить их, насиловать женщин, не работать, заражаться болезнями и умирать. В этом смысле и каждый индивид в отдельности, и весь народ «вправе» вести, например, войну, поскольку природа предоставила ему к тому возможность, но эта фактическая возможность делать все что угодно ничего общего не имеет с тем, что мы подразумеваем, когда говорим о праве.

Вообще, при выборе между различного рода возможностями нужно иметь пред собой для ориентировки известную цель. Но такие «цели» — по крайней мере, в качестве этических требований — находятся по ту сторону естества. Правда, естествоведение имеет право и даже обязано при известных обстоятельствах указать, что то или иное стремление должно сообразоваться с требованиями нравственности, должно существовать в психике некоторых личностей, подобно тому как оно может установить и то, что в известных кусках железа заключается магнитная сила, притягивающая железо. Но что такое магнетизм и что такое нравственное требование, на это естествоведение не дает ответа; в обоих случаях оно может только исследовать, «при каких условиях обнаруживается