Ветер плодородия. Владивосток - Николай Павлович Задорнов

слишком много, провел бы вечер в кают-компании, среди спутников Путятина, многие из которых с ним не согласны.

— Нет уж, увольте, ваше сиятельство, я не в силах ночь провести в этой люльке, — ответил Кафаров.

Каково! Желает содержать меня под собственной стражей в отдалении от своих! Каковы же тут нравы! Что же на Сучжанчу жаловаться?

Тут Кафаров сказал, что получил частное письмо от Муравьева, в котором Николай Николаевич подробно сообщает о полученном им распоряжении из Петербурга взять все дело на себя, и что это письмо многое разъяснило бы графу, да он позабыл взять его с собой, оставил на пароходе с вещами.

Получалось, что предугадал, как бы не заставили его ночевать на джонке.

— От святого дела нельзя отречься, — говорил Путятин. — надо договором обусловить право проповеди веры православной в Китае. Муравьев, судя по тому, что я знаю и что вы говорите, ни о чем подобном не помышляет. Да ему, может, и неудобно на Амуре толковать о судьбах христианства во всем Китае.

— Если бы договор наш с Китаем упомянул про распространение христианства в Срединной Империи, то это пошло бы лишь на пользу католической церкви. Потому что у них в Китае большие денежные и материальные средства. Но более потому, что они оружием будут требовать для себя этого же, зачем же нам как бы вступать с ними в союз и того же добиваться кровопролитием?

— Вам ли сопротивляться тому, чему вы радоваться должны, в чем я стремлюсь дать вам подмогу? Согласие на уступки сразу переменит обстановку к лучшему. В Пекине сами запутались и меня путают. Да выйдите, гляньте в море. Что происходит сколько тут кораблей, сколько богатства и силы, и этот народ проповедует идеалы, а без выгоды для себя ломаного гроша не затратит. Объясните все это в Пекине. Христом-богом прошу вас!

Так говорил Путятин, когда совещание закрылось и все трое его участников поднялись и черная книга захлопнулась.

— А моим спутникам я совершенно не обязан докладывать о своих намерениях, и не надобно мне посвящать их в свои секреты, усвойте это. Не могу объяснить им то, что знать рано. Их дело исполнять и верить. Не из личных амбиций беру я на свои руки дела об Амуре и проведении границы.

Но духовное лицо, как полагал Палладий, тем сильно, что независимо. Лишь духовные вправе иметь в отечестве свое мнение. Их нельзя скинуть со счетов, как нынешняя молодежь полагает.

— Что же получается: все послы, кроме меня, подпишут договора, а я уйду с пустыми руками? Да где гарантия, что договор с Муравьевым будет подписан, что маньчжуры его не обманут? А как я буду выглядеть в глазах других послов, не подписав договора? Элгин уже и теперь подозревает что я шпионю в пользу Пекина. А если выяснится, что я пришел не договор подписывать, то это и подтвердится. Как будто я не знаю, что у кого на уме.

Вечером в кают-компании за ужином отец Палладий при всех достал письмо Муравьева и подал Путятину. Граф прочел и опять ловко увернулся от сути разговора. Он так и не сказал слова про инструкцию из Петербурга.

— Да, я так и знал, — неодобрительно молвил посол, прочитав письмо и складывая его.

Казалось бы, уже нельзя смолчать про содержание, скрыть от своих сподвижников, восседавших вокруг большого стола с видом нетерпения; обидел бы. И правду сказать не следует, хотя попы про что не надо растрезвонили… Пришлось Евфимию Васильевичу пойти конем. Здесь все ему подчинены, возражать не будут слишком, не потребуют зачесть; ответственность за все он берет на себя, и за себя и за них. Со своими он сладит. Про перемены в петербургских намерениях распространяться не стал, перевел разговор на уязвимые места, уж очень мало пунктов в предлагаемом проекте договора, очень кратко все и просто.

Путятин возвратил письмо и свел речь на главный недостаток, на неупоминание о распространении православной веры в Китае, о чем Муравьев и в письме ни строкой и с чем душа не мирится.

Из-за этого первыми ударами шпаг уже обменялись с архимандритом на джонке. А сейчас продолжение спора кстати.

— Что же вы, ваше сиятельство, ломитесь в открытую дверь? — поддался Кафаров. — Ведь положение нашей миссии самое достойное и устойчивое из всех христианских церквей в Китае, а если и бывает неустойчиво, то лишь по причине скаредности, безденежья, в котором нас оставляют как наши владыки, так и казначейство. Мы ждем из Петербурга мешки с серебром и премного благодарны вам за их доставку, а католики ссужают свою паству из обильных отчислений от военных контрибуций, наложенных на Китай, и сокровищ, взятых их же войсками в богатых китайских городах.

— Я же сказал вам, что мешки серебра для вас есть, берите их завтра с собой.

— Англичане же существуют не столько на военные контрибуции, как на отчисления их богатых коммерсантов от торга опиумом, закупают души отчаявшихся китайцев. Трудно сказать, сколь искренна подобная вера новообращенных, хотя, приняв ее, оказываются они стойкими христианами. В Азии любая денежная религия найдет последователей среди нищеты. А мы?

— Нечего умиляться нашей скромности! Мир богатеет, всюду строятся города в колониях, возводятся прекрасные европейские здания, страны преображаются, всюду заработали машины, открываются банки, совершаются открытия в неведомых землях, и туда идут европейцы; правдами-неправдами, но торговля процветает и оживляет народы. А с ней приходит и цивилизация. Успехи делают христианские проповедники. Для темных народов строятся школы. Светская наука процветает, англичане намерены открывать университеты в Индии. А что же мы? Вот когда получим права держать посольство и резидентов в Пекине, я переустрою вашу миссию на современный лад. После подписания договора она будет переоборудована, расширена, переведена в другие современные помещения. Довольно вам, как летописцам, сидеть в своих кельях, изучать Китай и составлять великие ученые труды, про которые в мире никто ничего не знает. Я построю пятиэтажный дом для нашего посольства и заставлю уважать ваши же открытия как светских, так и духовных просветителей. А кто и что знает про русскую деятельность в Азии сейчас? Труды любого немца-эмигранта в Лондоне известны на весь мир не меньше, чем фирма Джордина и Матисона из Гонконга и Индии, а наша деятельность, как бы грандиозна она ни была, никому не известна, про нее знать ничего не хотят. Современное просвещение и наука должны быть подкреплены коммерцией, финансами и сильным военным кулаком, без которого государственных и научных авторитетов не существует. Довольно вам сидеть в ваших одноэтажных зданиях. Дадим вам штат исполнителей, бухгалтерию.