Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман

У Булгакова описывается приход врача: «Да, это был, несомненно, главный. Он сел на табурет, а все остались стоять. <…> “Целое дело сшили'.”, — подумал Иван». Такая же ситуация представлена в песне «Ошибка вышла»: «А самый главный сел за стол, / Вздохнул осатанело / И что-то на меня завел, / Похожее на дело».

Если Стравинский «обменялся с окружающими несколькими фразами на малоизвестном языке. “И по-латыни, как Пилат, говорит…”, - печально подумал Иван», то у Высоцкого главврач «все болезни освятил / Латынью незнакомой» (АР-11-62).

Иван сетует, что «попал в какой-то таинственный кабинет затем, чтобы рассказывать всякую чушь про дядю Федора, пившего в Вологде запоем», и лирический герой также упоминают своего дядю, страдавшего алкоголизмом: «Хоть бывал навеселе / Муж моей покойной тет<и>» (АР-11-49).

Стравинский говорит Ивану: «Ваше спасение сейчас только в одном — в полном покое. И вам непременно нужно остаться здесь». А главврач скажет лирическому герою: «Вы огорчаться не должны, — / Для вас покой полезней» /5; 87/, «Здесь отдохнешь от суеты / И дождик переждешь!» /5; 375/.

При этом и Иван, и лирический герой выступают в образе пролетариев: «Вы — убийца и шпион'. Документы! — яростно крикнул Иван» (глава 4. «Погоня») ~ «…И я как заору: / Чего строчишь? А ну, покажь! / Пособник ЦРУ…» /5; 387/.

Все эти переклички становятся понятными, если учесть, что в 1976 году, когда была написана «История болезни», Высоцкий репетировал роль Ивана Бездомного в спектакле Театра на Таганке «Мастер и Маргарита».

***

Теперь остановимся более подробно на мотиве пожизненного заключения в несвободу: «Навек гербарий мне в удел? / Расчет у них таков» /5; 369/, «А вдруг обманут и запрут / Навеки в желтый дом?» /5; 389/, «Неужели мы заперты в замкнутый круг / Навсегда' Не случится ли чуда?» (АР-2-54), «Век свободы не видать из-за злой фортуны!» («Серебряные струны», 1962), «Совсем меня убрали из Весны!» («Не уводите меня из Весны!», 1962), «Сколько блатных мои песни поет, / Сколько блатных еще сядут — / Навсегда, кто куда, / На долгие года!» («Если б водка была на одного…», 1963[1822]), «Зазубрен мой топор, и руки скручены, / Я брошен в хлев вонючий на настил, / Пожизненно до битвы недопущенный…» («Я скачу позади на полслова…», 1973), «Жизнь мне — вечный санаторий / И оскомина во рту?» («Мои капитаны», 1971; АР-14-106). Этот же мотив встречается в четырех лагерных песнях, исполнявшихся Высоцким и, соответственно, ему близких: «Я знал, что мое счастье улетело навсегда, / И видел я — оно уж не вернется» («Когда с тобой мы встретились…»), «Таганка! Я твой бессменный арестант» («Цыганка с картами, дорога дальняя…»), «И жизнь моя — вечная тюрьма» («Летит паровоз…»), «Мы навеки расстаемся с волей» («Такова уж воровская доля…»).

В «Моих капитанах» лирический герой сетует: «Мне расставила суша капканы» (черновик: «Звероловы, готовьте капканы!»; АР-14-106), а в «Я скачу позади на полослова…» у него были «руки скручены», — налицо разные образы несвободы. При этом обращение к «звероловам» (то есть к властям) готовьте капканы, напоминает черновик «Истории болезни», где присутствует обращение к хирургу: «Скорее скальпели готовь!»[1823], - и черновик песни «Ошибка вышла», где герой обращается к медперсоналу: руки, — говорю, — / Я здесь на всё готов!» /5; 378/.

В «Гербарии» власть втаптывает героя в грязь: «Намеренно причисленный / К навозному жучью» (АР-3-14), «Ни капли снисхождения / К навозной голытьбе!» (АР-3-18). Но он не собирается мириться с этим и вырывается на свободу, так же как в стихотворении «Я скачу позади на полслова…», где ему связали руки и бросили в хлев: «Встаю я, отряхаюсь от навоза, / Худые руки сторожу кручу, / Беру коня плохого из обоза, / Кромсаю ребра — и вперед скачу».

А в черновиках этого стихотворения имеется вариант: «Назван я всенародно двуликим — / И топтать меня можно, и сечь» (АР-14-194), — напоминающий песню «Вот главный вход…», где его тоже «топтали», и «Памятник», где его заковали в гранит: «И меня, окровавленного, / Всенародно прославленного, / Прям как был я в амбиции, / Довели до милиции. / И, кулаками покарав / И попинав меня ногами…», «На спор вбили <…> Я, напротив, ушел всенародно / Из гранита».

Поэтому лирический герой стремится вырваться из «вечного санатория», «памятника», «гербария» и «желтого дома»: «Нет, я снова выйду в море, / Снова встречу их в порту, — / К черту вечный санаторий / И оскомину во рту!» /3; 70/, «И шарахнулись толпы в проулки, / Когда вырвал я ногу со стоном / И осыпались камни с меня» /4; 11/, «За мною — прочь со шпилечек, / Сограждане-жуки!» /5; 74/, «А я прикидывал хитро: / Сейчас не дать ли тягу?!» /5; 376/.

***

Помимо «Гербария», медицинская трилогия содержит множество параллелей с другими произведениями — например, с «Песенкой про Кука».

Для начала заметим, что и в этой песне, и в «Гербарии» высказывается версия о том, что власть перепутала свои жертвы: «Ошибка вышла — вот о чем молчит наука, — / Хотели кока, а съели Кука» = «Ошибка это глупая — / Увидится изъян, — / Накажут тех, кто спутали. / Заставят, чтоб откнопили…». А песне «Ошибка вышла» уже самому герою кажется, что он «спутал»: «Покой приемный — этот зал — / Я спутал с пересылкой» /5; 400/. Но вскоре выяснилось, что зэковское чутье его не подвело, поэ-ому вторая серия называется «Никакой ошибки»[1824].

Кроме того, во всех трех произведениях власть названа хитрой: «…Что всех науськивал колдун — хитрец и злюка» («Песенка про Кука»), «Но кто спасет нас, вылечит? / Мучители хитры» («Гербарий»; АР-3-14), «Доктор мой — не лыком шит, / Он хитер и осторожен» («Никакой ошибки»). Очевидно также, что образ «колдуна — хитреца и злюки» восходит к «Лукоморью» (1967): «Как-то раз один колдун — врун, болтун и хохотун…», — и к песне «Как в старинной русской сказке — дай бог памяти!..» (1962), где упоминаются «колдуны и волшебники злые». А по словам полковника Михаила Захарчука, Высоцкий сказал ему однажды: «Сталин был злой волшебник»[1825].

И в «Песенке про Кука», и в песне «Ошибка вышла» власть персонифицирована в образе огромного злодея: «Есть вариант, что ихний вождь — Большая Бука…» = «И, словно в пошлом попурри, / Огромный лоб возник в двери / И озарился изнутри / Здоровым недобром»: «Их вождь всё бегал, всё стрелял из лука»[1826]