Лабиринт - Яэко Ногами

Вчера он принял решение бежать, и со вчерашнего вечера Марико не выходила у него из головы. Однако его тоска по Марико была в какой-то мере просто тоской по женщине, вызванной болтовней Накаи о жене Чэна. Слова «подходящая бабенка» сыграли определенную роль. Ведь солдат обречен в армии на воздержание. Мысленно он видел обнаженное тело Марико, такое же стройное, как и в пору девичества, и такое же свежее, как очищенный от кожуры плод банана, и от тоски и мучительного желания у, него начинала кружиться" голова. Он видел их домик на холме посреди бамбуковых рощ и фруктовых садов! Сейчас та пора, когда спелые апельсины и мандарины золотятся на отяжелевших ветках. А когда начинается сбор урожая, то в комнатах домика, построенного, как принято на юге, без ставен, чувствуешь такой аромат, что ночью иногда даже трудно заснуть. Из окна комнаты второго этажа, служившей им спальней, видна часть серебряной подковы залива и белый склон, по которому Марико каждое утро поднималась с козой на лужайку, зеленевшую возле огорода дяди.

Такие картины вставали перед глазами Сёдзо не только сегодня. В тот день, когда вражеский самолет навел на него панический страх, он радовался, что избавился от смертельной опасности, радовался, что он жив и, значит, сможет снова вернуться в тот край, который ему все время грезится. Он не погибнет, он обязательно вернется. Ведь он дал обещание! А Марико, со свойственным ей простодушием, всем сердцем, конечно, верит в это и ждет его. Да, наступит день, когда он неожиданно явится перед ней. Потом будут забыты все мучительные раздумья — что правильно и что неправильно, так ли следовало поступить тогда-то или не так и зачем он поступил так, а не иначе. А потом они закутаются в свой кокон и будут жить только втроем в уединенном домике, вдали от света, замкнувшись от всех в своем маленьком счастье. Разве это не было его единственным желанием в то время?

В тени под обрывом уже лежал пушистый иней. А днем бывало тепло — здесь резко колебалась температура, оттаявшая земля становилась мокрой и скользкой, как после дождя. Сёдзо карабкался вверх по обрыву, цепляясь за низкорослый бамбук. Ручные часы показывали без пяти минут три. Убирать высушенную редьку было еще рано. Караулить ее тоже входило в его обязанность. Но сейчас он пришел сюда не для этого. В поле или в сарае на пустыре можно было укрыться в те минуты, когда ему хотелось побыть одному.

Вчера редьку для сушки резали в последний раз. До сих пор каждый день прибавлялось по две, по три циновки с редькой, на некоторых она была еще совсем белой, а на других, полежав под солнцем, уже пожелтела, издали, со склона, было трудно заметить, где она подсохла, а где еще сырая. Сёдзо прошел вдоль циновок и закурил сигарету и, словно прогуливаясь, стал ходить взад и вперед возле этих девяти циновок с редькой. Курево часто помогало ему подавлять внезапно нахлынувшее желание. Возможно, это была только присущая ему особенность, но курение в этих случаях действовало на него благотворно. Он выкурил одну сигарету, закурил другую и успокоился. Он перестал шагать и, перевернув один из ящиков, в которые насыпали высушенную редьку, уселся на нем верхом. Как в зеркале, когда посмотришься в него, видишь всегда одно и то же лицо, так и тут всегда одна и та же панорама. Бескрайние пашни, черные казармы, которые словно сорвались с идущего вниз уступами плато и остановились там внизу, и поднявшиеся ввысь башни... Круглая башня, освещенная косыми лучами послеполуденного солнца, как будто была охвачена красно-желтым огнем. Сёдзо курил и смотрел на кольца дыма. Чувство, которое вдохновило его и укрепило в решении бежать, что до вчерашнего дня, даже до сегодняшнего утра казалось ему немыслимым,— вернуло ему способность владеть собой, и он взял себя в руки. Маячившая перед глазами башня напоминала ему о задаче, которую он взялся решить, и настойчиво призывала действовать. Ведь если он теперь не сделает попытки бежать и не постарается помочь Чэну, Марико тоже будет разочарована. В этом он не сомневался и потому не слишком беспокоился о том, что, несомненно, прежде всего мучило бы любого другого солдата, замыслившего побег. Конечно, она должна понимать, каким преступлением считается побег. Но он глубоко верил, что к бесчестию, упрекам и обвинениям, с которыми на них после этого, естественно, обрушатся, она сумеет отнестись с удивительным безразличием, служившим ей защитой с детских лет. Каким бы насмешкам они с Сёдзо ни подверглись, ничто не может ранить или уязвить ее, она все мужественно перенесет. Больше всего Сёдзо надеялся на ее стойкость. Да зачем сейчас тревожиться о будущем? Связь стала такая плохая, что вряд ли станут сообщать в Японию о каждом мелком происшествии на отдаленном участке фронта, а тем более в каком-то отдельно действующем отряде. Но если даже допустить, что ему не повезет и о нем пойдут всякие толки и пересуды, то Марико, без сомнения, не примет близко к сердцу ни брань, ни издевательства. Когда он вернется, она узнает настоящую правду от него самого. Она будет верить в него и ждать его возвращения, как он обещал.

Но удастся ли выполнить это обещание? Если война кончится прежде, чем в положении на китайском фронте произойдут какие-либо перемены, а они в своем отдельно действующем отряде будут жить так же привольно, как теперь, тогда, пожалуй, он выполнит обещание. Но ведь побег все нарушит, Эта мысль болью отозвалась в сердце Сёдзо. Мучило его и то, что было для него еще важнее. Ведь побег — это практическое осуществление идеи пораженчества, а последствия поражения — вещь потяжелее, чем то, что ему не удастся выполнить свое обещание. Когда он размышлял о том, что в этой войне следует способствовать не победе,  а поражению, он понимал, что оно должно быть той тяжелой, но необходимой хирургической операцией, которая спасет будущую Японию. Его колебания и мучительные сомнения вызывались главным образом страхом перед бедствиями, в которые ввергнет народные массы проигрыш в этой войне. И выходит так, что он сам собирается способствовать той беде, в которую попадет и его Марико.

Но такие рассуждения уже не могли поколебать Сёдзо, Именно мысль о Марико укрепляла его волю и решимость, Всегда мягкая, покорная, невозмутимая Марико проявляла необычайное упорство, когда верила во что-нибудь и считала это необходимым. А вера в нее придавала ему мужество. Он не должен