Свиток проклятых - Виталий Сертаков

Лодочник не стал мешать своей хищной половине в поисках еды. Неповоротливый червь проявил неожиданную прыть. Одного раненого нага он придавил лапой, другого, отползавшего в сторону, почти спасшегося, ловко выдернул из земли, и разорвал на части. Затем обратил окровавленную морду к моему отважному дяде, так и не бросившему оружие. Дядя Лев еле стоял на ногах, мне не хотелось бы предрекать исход новой битвы.

– Кир Лев, прошу тебя, покажи им руки, – попросил я.

Непросто мне было унизиться, не пристало наследнику фемы складывать оружие к ногам нечисти, но нынче следовало поступать именно так. Ибо прав мудрец, живому псу лучше, чем мертвому льву.

– Как прикажешь, эгемон, это твой путь, – склонился друнгарий.

Скрипучий смех лодочников вновь зазвучал у меня в голове. Еще две живые ладьи всплыли и причалили. Загребая бугристыми лапами песок, черви втаскивали на берег жирные тела. Бежать нам стало некуда, еще немного и три широкие пасти сомкнутся голодным хороводом. Я смотрел в лица перевозчиков, закрытые тканью, и не различал их дыхания. Возможно, у них не было никаких лиц, и никаких ртов, но вздрогнули мы одновременно, когда услышали голос.

Думать только о новой коже, вовремя вспомнил я. Думать о новых доспехах, о надежном панцире, дарующем неуязвимость…

Глаз на затылке Дрэкула сузился и распахнулся, точно у потревоженной змеи. Лодочник обращался к нам на арамейском. Благодаря настойчивости Исайи, язык гадальщиц и высоколобых фарисеев был мне отчасти знаком. Фразы рождались прямо в голове, втекали в уши не снаружи, а изнутри, это пугало не меньше, чем распахнутые пасти живых челнов.

– Теплые головастики, зачем вы здесь?

Доспехи, пролепетал я, новая крепкая кожа. Не помню, размыкал ли при этом губы, или только подумал. Кажется, я сказал что-то не так, червь напрягся, придвинулся еще ближе. Третья пара лап вскарабкалась на край скалы, тело монстра приподнялось, готовое к броску. Неожиданно, и очень вовремя я вспомнил слова весталок. Когда плеть целовалась с моей спиной, их старческие трели звучали невнятно, но теперь проступили у меня в памяти, словно молочная тайнопись на папирусах вестовых.

– Я принес Матери четверть памяти… и узел с ожерелья.

Лодочники молчали. Червь замер и медленно захлопнул пасть. За спиной натужно хрипел кир Исайя.

Мне хотелось потрясти головой, как в детстве после купания, чтобы вытряхнуть из ушей противные комки чужой речи. Но уши оставались пустыми, зато внутри меня словно кто-то копался, оставляя повсюду грязные следы.

– Передайте Матери, я отдам память, в обмен на путь к новой коже…

– Не тебе назначать цену, теплый головастик. Забирайтесь с левого борта и лежите тихо. Укротите ваши глупые мысли, особенно ты, жирный головастик. Прекрати думать о смерти и о пище! Иначе я вас выкину в тартар!

Исайя вздрогнул и отшатнулся.

Я первый перекинул ногу за борт. Челнок определенно был живой, но чудовищно холодный. Я едва не содрал кожу с ладоней, коснувшись его шершавого бока. Червь шустро извернулся, нас при этом прижало друг к другу, и пополз в пропасть. На миг я невольно зажмурился, столь неизбежным казалось падение и гибель, а может быть вечное падение, что, пожалуй, страшнее гибели. Но мы не рухнули, мы поплыли медленно и плавно, подобно отдыхающему в небе альбатросу. Я смотрел назад, туда, где шевелился песок и качались голые кусты. К убитым нагам подбирались голодные обитатели подземной рощи. Сегодня их ожидал знатный пир.

– Всеведующая сама решит, что у вас забрать, и что вам дать, – прогудел внутри меня голос лодочника.

– Ты цел, эгемон? – Дрэкул снова был в перчатках. Он не задыхался, как мы, но заработал несколько новых морщин, и мне показалось, сгорбился. Как позже выяснилось, в тот момент, разглядывая товарища, мы с киром Львом встревожились одинаково. Ведь у нас с собой несомненно имелось кое-что, способное омолодить мага, однако цена спасения могла оказаться слишком высокой. Как выяснилось еще позже, волновались мы не зря, вот только беда подкралась с иной стороны…

Чудесный город заполнил собой мир, заполнил все, что мог я видеть, слышать и осязать. По мере того, как мы подплывали, дивные строения обретали зеркальную окраску. Вначале это выглядело как редкие искорки, мимолетные блестки на розовом и лиловом, но чуть позже отражения ударили, навалились, ослепили. Ручаюсь, ни один шлифовальщик империи не сумел бы добиться столь совершенной красоты. Ни один из металлов, ни медь, ни бронза, ни свинец, не дали бы столь прозрачной глубины и четкости. Титаническое веретено, подвешенное над бездной, словно усыпалось серебряными каплями. Сквозь опрокинутые, вывернутые кварталы неслась бурлящая алая река. Текла она строго снизу вверх, по акведуку, сотканному из ломких прозрачных кристаллов. Обхватить руками эту трубу не смогли бы и сорок человек. Река освещала ниши, пьедесталы и контрфорсы диким зловещим светом, приходилось щурить глаза и отворачиваться. Заунывное пение невидимых труб раздирало уши. Зато мы опять могли дышать, мы будто спустились в животворную долину, мы вкушали воздух, густой как мед. Дядя Лев кашлял, а кир Исайя долго растирал грудь, уже после того, как лодочник высадил нас на краю обширной восьмиколонной ротонды. Высадил молча, и почти упал, провалился вниз, в мрачную глубину. Мириады светляков расступились перед лодкой и вновь сомкнули ряды.

Я сказал – мы очутились под куполом ротонды, но колонны упрямо не поддавались счету. Чуть позже, вспоминая это сказочное место, кир Исайя попытался обнять многоугольную площадь сухими знаками геометрии, но мудрость пифагорийцев оказалась бесполезной. Мне казалось, что мы на плоту, на очень большом плоту посреди спящей реки, столь нежно и незаметно покачивалась опора под ногами.

– Не отходите, здесь легко потеряться, – шепнул Дрэкул, когда кир Лев коснулся ближайшей колонны. – Я знавал тех, кто, попав сюда раз, терял не четверть, а всю память, столкнувшись с блеском подобий.

Мой разум пылал. Подобное чудо в Херсонесе не построили бы и за сотню лет. Например, колонны. Как представить себе сверкающие башни высотой с пять этажей, внутри каждой вращается иная башня, только перевернутая, а внутри ее – следующая? И в каждой есть окна, словно заполненные кварцем, и когда окна всех трех башен совмещаются, свет ломается так сильно, что наблюдатель в зеркалах видит свой затылок.

Кир Лев не потерялся, но колонна изогнулась, не дав себя потрогать. Зеркала смеялись над нами, корчили рожи, вытягивали носы. И словно неосторожное движение послужило командой, отражением стал подиум под ногами, и купол высоко над головой, и капители, обвившие верх колонн, и, наконец, мы повсюду встретили себя. Мы встречали себя там, куда поворачивались, куда устремляли взоры. Чуть позже отражения стали дробиться, глаза быстро устали в попытке подсчитать, или хотя бы упорядочить мелькание. Источник света не пропал, но тоже раздробился на куски, вместе с нашими отражениями. Воздух стал еще гуще и теплее, сухой ветер подул откуда-то снизу. Спустя время ветер затих и подул снова, и опять затих, и так продолжалось постоянно, пока мы пользовались гостеприимством Матери.

На всякий случай, опасаясь морока, я прочел две быстрых молитвы, но обе не приблизили меня к разгадке. Набожные последователи Креста презрительно плюнули бы, и обозвали бы мои молитвы жертвенными посулами, пусть так. Окружающее нас не было мороком, по крайней мере, нам не угрожали, ибо какой смысл угрожать букашке, которую можешь раздавить одним щелчком? Нам не угрожали, но всякое разумное действие, если оно действительно разумно, не должно походить на глупость. Иными словами, возможно нам что-то пытались сказать, но мы были слишком дети, чтобы понять волю взрослых.

– Стойте, друзья мои, замрите, – первым догадался кир Исайя.

Мы замерли, слушая прерывистое атональное гудение, разглядывая троих мужчин и юношу. Трое мужчин и юноша стояли справа и слева, и еще тысячу раз стояли, и висели вверх ногами, и топтали снизу наши подошвы. Ближайшие к нам выглядели полными копиями, зато дальше уменьшались, роились мушками. Это выглядело почти забавно, почти как в доломитовом лабиринте Иллируса, который выстроил еще дед моего отца, чтобы шутить над подвыпившими придворными. Это выглядело почти забавно, если бы не одна мелкая деталь.

Некоторые наши повторения продолжали двигаться, даже когда мы прекратили дышать. Они не бегали, не смеялись, не размахивали оружием, иначе мы сразу заподозрили бы лицедейство и обман. Наши повторения старательно отражали реальность, но что такое реальность, в познании которой лучшие умы не продвинулись и на волос?

– Зеркальная паутина, мы в парадных покоях, – кивнул Дрэкул. – Следите за повторениями, держите оружие наготове, не всякие зеркала живут чужой жизнью.

Он был прав, как никогда. Заметив краем глаза лишнее движение, я невольно схватился за рукоять меча, и тут же отдернул руку. Тысячи кудрявых юношей в рваной окровавленной одежде повторили мой комедийный жест, но где-то… где-то бесконечно далеко, в непостижимой глубине зеркал, мелькнула сталь. Неужели один из сотен моих крошечных двойников вырвался на свободу, или мне это только показалось? Кровавый свет, отблеск алой реки, слабел в глубинах отражений, я все с большим трудом распознавал витиеватые надписи на щите кира Льва, висевшем у него за спиной.