Свиток проклятых - Виталий Сертаков

Как и положено встречать хозяйку.

И как она, дуреха, сразу не догадалась, что никакой неожиданности быть не могло. Ее, безусловно, давно и с нетерпеньем ждали, ее здесь любили и не позволили бы никогда обидеть, без нее им было тоскливо, без нее вечное ночное веселье почти замерло. Изящный старинный фарфор, узорчатые витые приборы, седые бутыли с пурпурным бургундским и слезно-прозрачным шабли, блюда на коротких живых ножках, сами разносящие гостям ароматные трюфеля и гусиную печень, золотые шпатели и ножи, порхающие в воздухе, ловко нарезающие крольчатину и оленину, ореховые паштеты и шкварчащее фондю. Стало светло и радостно, как бывает в предвкушении больших праздников. Гости сидели и стояли, и чинно прохаживались вдоль столов, гости в жабо, в атласных жилетах, в парчовых платьях, в бриллиантовых диадемах. Никакие не злодеи и не черти, вполне приятные, обеспеченные, пожилые и молодые люди, у некоторых на коленях сидели детки, деток кормили мороженым; они улыбались, кто-то подпевал музыке, кто-то танцевал…

Женька узнала свой любимый вальс, и очень удивилась, почему не вспомнила его прежде. Она удивилась, как могла прежде обозвать эти чудесные звуки какофонией, эту прелестную чарующую мелодию. И с оркестром все было в порядке, никто там без штанов не висел, и вообще никто не висел, все чинно сидели на белых стульях, горел уютный огонь в очаге, и светились сквозь панорамное окно уличные фонари, и кто-то к ней шел, улыбаясь, среди добрых смеющихся гостей, это был…

Это был папа.

Нет. Это обман, ложный портал. Если я туда сверну, там будет пропасть с шипами внизу!

У Женьки пересохло в горле, язык стал шершавым, занял весь рот, мешая говорить, но говорить ведь ничего и не требовалось. Папа немножко поседел, совсем чуточку постарел, дня три не брился, но это ему только шло, он смотрелся просто потрясающе, в белом костюме, с ярким шарфом вокруг шеи, и с сияющей Наташей, повисшей на его левой руке. Наташа рядом с папой выглядела скромно и просто, в нежно-розовом платье, она смотрела на падчерицу виновато и искренне, как бы заранее извиняясь за розыгрыш, и за все причиненные неприятности. И Женечка ее успела простить, окончательно и навсегда, потому что разыграли ее действительно классно, и, конечно же, только Наташа с ее связями, смогла вытащить папу из тюрьмы. Захотелось сразу засмеяться вместе со всеми и заплкать, и всех простить, потому что папа уже тянул к ней руки, и шептал, ну что ты, малыш мой, все позади, никому не дам тебя обидеть, и Наташа примирительно тянула руки, в глазах ее стояли неподдельные слезы, и, конечно же Женечка обняла их обоих…

– Берегись, слева! – выдохнул Оракул.

Вожатую кто-то сильно толкнул в бок. Она не удержалась на скользком, неловко упала, по локоть погрузившись в зловонную ледяную грязь. Туда, где она только что стояла, с грохотом свалился открытый гроб. Доски треснули, звенья порвавшейся цепи со звоном разлетелись по полу.

– Отвернитесь! – властно прикрикнула Привратник. Василиск в ее рукаве грозно зашипел, превращая то, что собиралось выбраться из гроба, в груду щебенки.

Женьку били по ногам. Исчезли гости и накрытые столы. Исчезли дети и музыканты, фантастическая еда, камин и окно во всю стену. Выплыло из памяти слово «шабаш». Слово было дряхлое, непристойное, пахнущее потом, сырым пеплом, мочой и еще всякой дрянью. Исчез любимый папа, но зато Наташа…

О, эта стерва никуда не делась, хотя ей очень хотелось бы забиться в комариную щель. Она барахталась рядом с Женькой, в грязи и пыли, растрепанная, в задравшейся яркой юбке и обтягивающей блузке, совсем не раскаявшаяся, и вовсе не дружелюбная. Обеими босыми ногами она лупила падчерицу по лодыжкам, по коленям, брызгала слюной, ругалась, но не могла сбежать. Не могла разжать дружеское рукопожатие. Обе ее ладони, с тонкими пальцами и вульгарным красным маникюром, намертво прилипли к Женькиным ладошкам.

– Вот и славно, вот и встретились! – басом произнесла Ольга. – Так это ты, погань, отправила ее отца в тюрьму?

Она надвинулась сбоку, вся перемазанная в чужой и своей крови, но веселая, поставила на пол еще один компас, такой же, как тот, что остался в больнице. Маячки привычно задвигались, зашелестели, от прибора в стороны потекла желтая граница. Когда граница проползла по мачехе, та взвыла, словно ее пытали утюгом. Она попыталась без всякого колдовства, вполне по-бабски укусить Женьку за плечо или за щеку, но немедленно получила от Ольги грандиозную оплеуху. Голова Наташи дернулась назад, потом она пошевелила щеками и выплюнула выбитый зуб.

– Вестник, можно я ее поджарю? – мурлыкнул Оракул.

– Не теперь, – Ольга занесла ладонь для второго удара. – Благодарю вас, сударыня. Вы все проделали отлично, ловушка захлопнулась.

– Пусти меня, с-сука… – Наташа плюнула в Вестника слюной пополам с кровью, но не попала. Великанша увернулась с изрядной ловкостью, и сразу перешла в наступление, ткнула Наташу куда-то в шею пальцем.

– Это ты наслала на девочку страдание? Ты ее на смерть обрекла, жадная тварь?

Это не просто Наташа. Это босс уровня, вспомнила вдруг Женечка, и чуть не рассмеялась. Она потихоньку забыла эти смешные выражения из мира игр. И ничего смешного в этой фурии не было.

Только теперь Женя освободилась от сна. Она даже не успела толком рассердиться на Вестника и на Оракула, за то, что из нее сделали банальную приманку. Сердиться не получалось. Наташу связали, но руки невольным родственницам так и не позволили разнять. Женю подняли и усадили на треснувший табурет, Ольга сунула в зубы железное горлышко фляжки. Девушке пришлось глотнуть крепкого алкоголя, но она не опьянела и даже не обожгла язык.

Синий зал потускнел, свечи погасли, зато в далеком потолке образовалось круглое окошко на улицу, оттуда падали снежинки. Женька изумленно озиралась, все вокруг изменилось до неузнаваемости. Только ярко-синие, блестящие квадраты с золотыми буквами никуда не делись, они покрывали стены и купол, и смотрелись в целом достаточно красиво.

– Очень даже красиво, – снисходительно подтвердил в Женькиной голове Оракул. – Это зеркала. Каждое из них – вход и выход для отразившихся. Многие успели сбежать, но нам все и не нужны.

– Отразившихся? – вслух переспросила Женька.

– Ах, это долгий рассказ, – мысленно отмахнулся Оракул. – Так бывает, если сильное место осталось без хозяина. Здесь очень сильное место.

Откуда-то явился Хонси – морда в крови, бок расцарапан, правая лапа – меньше других, тонкая и без меха, покрытая нежной темно-розовой кожей. Обалдеть, успела подумать Женька, он как ящерица, отращивает новую конечность, вот бы людям так научиться! Прихрамывая, Хонси ринулся к хозяйке, принялся зализывать ее рану. Привратник полулежала на узкой почерневшей от времени лавке, задрав свитер, приспустив брюки, но зато в черных очках. Голова василиска торчала из-под свитера хозяйки, и слегка раскачивалась, как у ученой кобры. Но опасности змей не представлял, его обезьянью мордочку закрывала железная маска, похожая на те, что надевают ловчим соколам.

Цесарио тоже был здесь, и тоже в человечьем облике. С ворчанием приволок кого-то, кинул Вожатой под ноги. Запищала граница чудесного компаса. Вестник нагнулась, двумя пальцами подняла за горло рыхлого помятого мужичка, перепачканного, но одетого дорого и оригинально. На руках пузатого дядьки поблескивали массивные золотые браслеты и перстни, золотая заколка украшала галстук, грандиозный золотой хронометр торчал из жилетного кармашка. Эксклюзивные кожаные туфли сияли золотыми пряжками. На светлой атласной изнанке полупальто Женя прочла золоченые буквы – «Рудольфо Валентино». Во внутренних карманах пальто еле помещались сразу два позолоченных айфона, усыпанных стразами.

– Ой-ой, как мне страшно, – рыхлый богатей показал полный рот золотых коронок. – Если не убили сразу, значит, кишка тонка. Я с тобой, кикимора, даже говорить не буду, – он презрительно сплюнул Ольге на сапоги. – А вот с девчонкой, пожалуй, поторгуюсь. Раз она еще не сдохла, значит, есть, чем поторговать, так, золотце?

Женька с трудом сглотнула. Она его вспомнила, хотя видела всего раз. Кажется, папа грустно проронил как-то, что Наташа завела хахаля. Совершенно точно, Женька его видела, именно с Наташей, но тогда, пару лет назад, он смотрелся скромно и глаз не поднимал…

Глаз и тут ему поднимать долго не позволили. Вестник коротко заехала кулаком мужику в переносицу, другой рукой перехватив его за шелковый шарф. Толстяка швырнуло назад, золотые зубы лязгнули, но, похоже, тумаки его нисколько не огорчили. Мужик еще громче захохотал. Цесарио опять прижал его к полу.

– А, Привратник, давненько не целовались! – золотоносный гад словно только теперь заметил раненую стражницу, выплюнул кровь и вдруг заговорил серьезно и очень зло: – Вы вконец оборзели, недобитки, голубая, млин, кровушка! Хрена прете в чужой огород, или замки не для всех запечатаны? Сквозняка захотелось? Давно вас, сучек, ветром до костей не облизывало?