Куклы зазеркалья - Алиса Лойст
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Запястья, связанные веревкой, все в синяках и ссадинах, выглядели такими тоненькими, хрупкими… Я отвела взгляд. Нет, это невозможно… Грязные волосы, местами разодранная туника, через дыры просвечивал простой, бывший когда-то белым, лифчик, ноги тоже сине-фиолетово-зелено-желтые. Из-за этих синяков по всему телу ей нет возможности и прилечь нормально.
Мое физическое состояние все же лучше. Что не скажешь на счет морального. «Нет, все, не отвлекаемся. Могут прийти в любой момент. Надо успеть. Надо успеть».
– Тебе еще много?
– Половина.
– Черт! Скажи, что мы выберемся от сюда. Скажи!
– Мы выберемся от сюда.
– Ты не поверишь!
Вова залетел в кабинет и уселся за стол, положив ноги в ботинках на крышку.
– Поверю. Главное изложи убедительно. Но могу предположить, что наш маньяк оказался каким-нибудь невзрачной уже известной тебе и мне личностью. Например, сменщиком Семена Петровича, таким сутуловатым очкариком, который вроде даже стесняется своего собственного существования.
Ботинки вернулись на пол.
– С тобой не интересно.
– Не-а. Не интересно.
– Как понял?
– ip-адрес принадлежит его бывшему сослуживцу. Они вместе работали лаборантами в каком-то институте. По доброте душевной тот отдал ему свой модем. Просто так. У парня мама больная, денег нет. Компьютер, хоть и старый есть. Но думаю, наш маньяк навешал ему лапшу на уши.
– Понятно. Я разговаривал с соседкой Плюсниной Капитолины Георгиевны, ну, и наградили же имечком. Та присматривает за ней, пока сын на работе. Говорит, что он «положительный мальчик». Тихий, вежливый, внимательный. К матери относится с любовью. На машине ездит он. Фамилия у него отцовская.
– Ясно. Семен Петрович, наш бдительный страж отправился на больничный, я так надеюсь. Он заметил, что в последнее время его сменщик откуда-то с другой стороны прибывает на работу. А там ничего нет кроме почти разрушившихся зданий и обрыва реки. Откуда точно, ему неведомо.
– Ясненько. Скрываем информацию от коллектива?
– Боже упаси. Только накопление и проверка.
– Ну-ну. Долго копить будем?
– Нет. Уже все.
Уже все… Неужели… Я смотрела на свою руку всю в крови – странно не может быть, что это моя рука, длинные пальцы, окрашенные в темно-красный цвет. Надо было уходить… Время, в моем сознании, двигалось медленно, но снаружи неслось, наверное, с невероятной скоростью, а нужно было воспользоваться предоставленной возможностью. Надо уходить…
Оказывается, это так просто… Нет… Оказывается это неимоверно тяжело… эта кровь на моих руках останется навсегда, как и то, что я сделала, навсегда останется в памяти…
Все произошло совсем не так, как мой мозг планировал.
Я ничего не успела: ни допилить свою веревку, ни уговориться о слаженном содействии с Мариной. Словом – ничего.
Оставалось немного, железка туповата, веревка, хоть и не толстая, но все же веревка. Дверь открылась. Хотя времени пошло совсем немного, они были недавно. Или так показалось только? У Марины были совершенно пустые глаза и безвольные движения. Ни проблеска надежды. И я ничем не могла ее поддержать ни в моральном плане, не в материальном.
Мое собственное существование похоже на мутную воду в маленьком застойном пруду, затянутом камышами и тиной. Через них не пробивается ни один лучик солнца, так только иногда легкая рябь по поверхности.
И опять по новой:
– Привет, милая!
Что это? Издевательство?
Или все-таки он верит сам себе? В свои бредни о будущем. Об этом обстоятельно, долго говорится, как будто Андрей уверяет себя в правильности опрометчиво сделанного шага.
Или все игра? Его «маленькие развлечения», вышедшие на иной уровень, за пределы телесного, и теперь ему более интересно играть чужим сознанием. Ведь в этой сфере не будет пределов и границ. Почти. И, когда ему надоест, мы превратимся в одну братскую могилу. Вот и весь финал пьесы.
Нет никакого «нашего будущего». И вообще «мы» и «наше» звучит как то слишком громко. Ведь я – Валерия Никульчина – собственно, не индивид для него, а лишь часть общего организма. Предпочитаю индивидуальность. Нет «нас».
Наверное, именно эта мысль перевернула окончательно мое сознание. Что все мои терзания – по поводу раздвоения личности и того, что я не могу справиться со своим телом – все ерунда для него. Просто часть большого шоу, в котором мне отведена главная роль. Чем же он тогда от Димы отличается? Ничем. Только слов больше. Там «любимый скальп», тут «любимая кукла». Одна ипостась другой не лучше. (Скальпом, правда, как-то спокойней, висишь себе, время от времени тебя беспокоят, поглаживают и все).
Веревка от натяжения порвалась сама собой, и это был сигнал к действию.
Он ничего не понял. Я лишь успела заметить огромное удивление в его глазах и испытала удовлетворение. Да, не ожидал?! Думал, что все держишь под контролем, как и этого полоумного очкарика.
И вот на полу тело. А железка застряла у основания шеи. От болевого шока Андрей только что-то мычал, а может кровь помешала – тоненькая струйка потекла из уголка рта – чуть дергался, зажимая рукой рану.
Я стояла минуту или может меньше, не знаю, в прострации. Потом очень четко печатая шаг, как военные на параде, прошла к ведру, вылила из него все и с размаху опустила на голову своему тюремщику – раз и еще раз! … А может еще пару раз…
Хотелось сесть или лучше упасть и никогда не вставать, но на закоулках сознания, далеко, была мысль, что еще не все. Она подтолкнула к столику со свечами. Собрав все тряпье, свалила его в углу и сбросила туда пару свечей. Просто разгромила этот алтарь жертвоприношений – он мне никогда не нравился!
Осторожно обошла тело по кругу. Комната уже начала наполняться удушливыми запахами.
Еще не все…
Ты не можешь оставить все так… не можешь оставить Марину одну, не можешь уйти или лечь, пока не поможешь ей, потом все что угодно. В руках была вещь, она очень мешала – ведро! – зачем оно мне?
Ах, да, еще же не все…
Ноги еле двигались. Похоже, я разучилась ходить. Дышать было трудно. С трудом доползла до еще одной двери дальше по коридору, за ней слышался жалобный скулеж, совсем не похожий на человеческий…
Хоть мы и не договаривались, но Марина среагировала моментально и верно, когда я появилась в дверях с безумным видом и ведром наперевес. Дима только и успел, что вскинуть голову, на этот звук, ее зубы уже впились в его руку. Она всем телом повисла на нем, прикладывая последние
