Возрождение любви - Бобби Хатчинсон

Пейдж подогрела суп и подала вместе с хлебом и куском сыра, и они ели эту простую еду, сидя перед очагом. Разговор протекал легко, они говорили о Деннисе и его ферме, о маленькой хирургической, которую Пейдж оборудовала в соседней комнате.

Она провела Майлса по дому и расцвела, когда он одобрил все, что она сделала, чтобы ее хирургический кабинет был удобен и приспособлен для операций.

Теперь Майлс сидел в кресле, а Пейдж, сбросив ботинки и оставшись в одних чулках, устроилась с ногами на диванчике, прикрыла ноги накидкой и обняла колени руками. Лампа бросала яркий свет, придававший комнате ощущение интимности. Искры вспыхивали в трубе от дров, которые Майлс время от времени шевелил кочергой, старые часы медленно тикали.

– Теперь, когда я сообщила вам во всех деталях операцию по растяжению и выскабливанию у Элен Джиллеспи, расскажите мне, что происходит в госпитале.

Майлс начал перечислять все травмы, которыми ему пришлось заниматься последнюю неделю: укусы лошадей, обмороженные губы оттого, что трубили при температуре ниже нуля, старые огнестрельные раны, ленточные черви, прострелы, был и такой случай, когда он удалял ноготь на ноге у констебля, которому на ногу наступила копытом лошадь.

Пейдж ничего не могла с собой поделать – она начала хихикать.

– Я не совсем понимаю, почему вам эти несчастные случаи представляются такими смешными, – поддел ее Майлс, улыбаясь. – Мои бедные пациенты отнюдь не считают их таковыми.

– Я знаю, и я не должна смеяться. Просто я представила себе клинику в Ванкувере, куда является человек, пострадавший, скажем, от укуса лошади, – попыталась она объяснить. – Бог мой, у Сэма глаза вылезли бы из орбит!

– У Сэма? – Вопрос Майлса прозвучал как бы между прочим.

– Это доктор Сэм Харрис, мой партнер. – Пейдж смотрела на огонь, ее голова упиралась в ее колени. – Да, он был моим партнером. Думаю, что теперь он предпринял юридические шаги, чтобы взять целиком на себя руководство клиникой. Я бы сделала то же самое, если бы он исчез, как исчезла я.

В ее голосе звучала ностальгия, но к своему изумлению, она обнаружила, что совсем не печалится, думая о клинике и о Сэме. Уж слишком хорошо она чувствовала себя здесь сегодня вечером с Майлсом, чтобы думать о другой жизни, как она обычно думала.

– Он был влюблен в вас, этот Сэм Харрис?

Пейдж оторвала взгляд от огня и посмотрела на Майлса. Он разглядывал пустую чашку из-под кофе так, словно в ней заключались ответы на все вопросы мироздания.

– Да, думаю, что был.

– А вы? Вы были влюблены в него, Пейдж?

Теперь он посмотрел на нее своими непроницаемыми серыми глазами.

Она покачала головой, чувствуя, как ее непокорные кудри щекочут ей шею.

– Нет. Я не раз хотела бы полюбить его. Сэм был… вернее, есть… замечательный парень, из него получился бы изумительный муж. Но я не любила его.

Потому что он не вы, хотелось ей сболтнуть. Никогда я не ощущала с Сэмом этого головокружительного, сладостного возбуждения, этого страстного желания оказаться в его руках, стремления, чтобы он познал меня, познать его, глубже и глубже, как жажду я тебя.

Она хотела, чтобы Майлс понял, кто она и что она такое. Она хотела честности и правды между ними.

– Я влюблялась до сих пор только однажды, – начала она, не совсем уверенная в том, в чем только что призналась. – Мне было семнадцать лет, я только что поступила в университет.

Она чувствовала на себе глаза Майлса, но сама на него не смотрела. Ей было легче смотреть на огонь.

– Он был лихой студент-медик на шесть лет старше меня, звали его Ник Моррисон, и мы оба понятия не имели о противозачаточных средствах, потому что через два месяца я забеременела. Он хотел, чтобы я сделала аборт, но я не могла пойти на это. Ребенок… – Она проглотила комок в горле и попробовала продолжить: – Видит Бог, я не могла убить моего ребенка. Он уже стал для меня личностью. Ник был в ярости. Думаю, что он к тому же перепугался.

Даже после стольких лет ей было трудно рассказывать все это. Пейдж прокашлялась, все еще избегая смотреть в глаза Майлсу.

– Я доверилась подруге, которая знала Ника. Она позвонила его родителям, и поднялся большой скандал. Они были люди высокоморальные и стали давить на него, чтобы он женился на мне, угрожая в противном случае лишить его финансовой поддержки. А она ему была необходима, он хотел стать врачом. Я была слишком перепугана, слишком молода и слишком влюблена, чтобы понять, какая это ошибка. Все, о чем я могла подумать, так это что мы справимся и у моего ребенка будет семья.

Пейдж вспомнила, как она была влюблена в Ника, бессонные ночи, когда он не являлся домой и не звонил, ужасный день, когда она увидела, как он в библиотеке целовал другую студентку, как она нашла кружевные трусики в кармане его твидового пиджака. Сама она в это время носила большие трусы для беременных. Те же трусики были розовые и очень маленькие.

– Вскоре я поняла, что он меня не любит. Моя жизнь начала концентрироваться вокруг моего будущего ребенка.

Она не могла забыть ночь, когда у нее начались родовые схватки, и даже теперь, после стольких лет, ее всю передернуло. Как обычно, Ника поблизости не было, и даже первые схватки превратились в агонию, боль не отпускала ее ни на минуту.

Она вызвала такси, пошатываясь, вышла, чтобы встретить машину. Все было сплошным кошмаром. Родильный дом находился за городом, молодой врач, занимавшийся ею, неопытен.

– Они так и не нашли Ника в ту ночь. У меня был узкий таз, схватки продолжались и продолжались. В конце концов ребенка извлекли с помощью кесарева сечения. Я была без сознания. Когда я пришла в себя, мне сказали, что ребенок родился мертвым, хорошо сложенная девочка, которая только не смогла дышать. Я разрыдалась и рыдала до тех пор, пока они не разрешили посмотреть на нее, подержать минуту-другую. Она была исключительно крупным ребенком, поэтому-то я и испытывала такие трудности. Она выросла бы в прелестную девочку. – Пейдж давно уже не плакала, вспоминая свою дочку, но сейчас не могла удержаться от слез. – Я так отчетливо помню, как она выглядела. О Майлс, я полюбила ее за эти несколько минут.

Она поняла, что Майлс сел рядом с ней на узкий диванчик. Его мускулистая рука обняла ее за плечи, прижала к себе, и ей стало так хорошо ощущать своей щекой грубую шерсть его красного мундира.

– В ходе операции были осложнения и потом заражение. Они сказали мне, что вряд ли я когда-нибудь еще забеременею.

Она услышала звук, который он издал, бормотание, в котором было понимание и сочувствие, и это ее утешило.

Прошло несколько часов после того, как унесли ее ребенка, когда приехал Ник. Он где-то выпивал, Пейдж ощутила запах виски и сладких резких духов, когда он наклонился и коснулся губами ее лба.

– Мы развелись.

Пейдж припоминала ужасную пустоту в теле, агонию похорон ребенка. Временами ей казалось, что она сходит с ума, и тогда она погрузилась в учебники, чтобы отвлечься, увести свои мысли от мысленной картины ее обнаженного синеватого тельца, заставить себя вспомнить, что было в учебнике, который читала. Она всегда была хорошей студенткой, теперь она стала выдающейся. Постепенно учебники сменились специальными медицинскими трудами, и когда пришло время, она без труда определилась на медицинский факультет.

– Наверное, я была не права, но я жила с ощущением, что при правильном медицинском уходе девочка могла бы выжить, – тихо проговорила Пейдж. – Вот я и стала гинекологом.

Медицинское обучение было очень тяжелым. На медицинском факультете процветал мужской шовинизм. Она овладела искусством выживания, научилась быть грубой, игнорировать приставания мужчин. Когда она закончила, ей предложили поступить в ординатуру в Больнице Милосердия, славившейся своим гинекологическим отделением.

– Я встретила Сэма, когда училась в ординатуре, и мы с самого начала подружились. Мы вместе занялись врачебной практикой и со временем открыли собственную клинику.

В очаге сдвинулось полено, масло в лампе выгорело, огонь замигал и потух.

Пейдж спустила ноги с диванчика, намереваясь встать и заправить лампу, но руки Майлса, обнимавшие ее плечи, удерживали ее.

– Вы раньше кое-что сказали, Пейдж. Вы сказали: «До сих пор я влюблялась только один раз». Что вы имели в виду? Что значит «до сих пор»?

Она в ужасе приоткрыла рот и возблагодарила темноту, потому что лицо ее горело так, словно искры из очага подожгли ее кожу.

– Пейдж?

Он не даст ей увильнуть, она это знала. Она уже разобралась в нем. Под внешностью спокойного южного джентльмена скрывалась закаленная сталь, упрямый характер, который может потягаться с ее нравом.

О Боже, почему она так распустила язык? Не зря говорят о фрейдистских оговорках…

Ладно, она не жеманная викторианская дамочка, он теперь это хорошо понимает. И если он слишком толстокожий, чтобы раскусить ее, она сама растолкует ему. Она глубоко вздохнула.