Николай Вавилов - Владимир Георгиевич Шайкин

отошел пароход. И уже с первого момента путешествия Вавилов остро почувствовал напряженную атмосферу: в стране только что установилась военная диктатура Примо-де-Риверы, и красный паспорт с серпом и молотом на обложке возбуждал агрессию сеньоров, проверявших документы.

Но ученые Испании встретили Николая Ивановича очень радушно, особенно директор Музея естественной истории известный энтомолог профессор П. Боливац с сыном и ботаник профессор Креспи. Они познакомили коллегу со всеми имевшимися материалами и всячески содействовали тому, чтобы экспедиция прошла без помех. А причины для беспокойства были.

Увлеченный, как всегда, сбором растений, Вавилов не обратил вначале особого внимания на двух людей в штатском, сопровождавших его все время и наблюдавших, как он собирал материалы, отправлял их затем в Ленинград.

В середине июля, завершив обследования на юге полуострова, Вавилов прибыл в город Леон, намереваясь отсюда отправиться в Астурию, Галисию и Басконию. Сопровождал его профессор Креспи с семьей, ехавший в горы на летние каникулы. Однажды он подошел к Николаю Ивановичу и смущенно сообщил, что хотел бы поговорить об одном щепетильном деле. Оказалось, сопровождавшие Вавилова от самой границы агенты, убедившись в добрых намерениях русского ученого, обратились к профессору Креспи с просьбой склонить сеньора Вавилова на джентльменское соглашение: русский профессор быстрыми передвижениями в автомобиле, по железной дороге и верхом по горам довел их до изнеможения, поэтому они предлагают профессору заблаговременно сообщать направление и пункты путешествия. Для чего? О, в интересах сеньора профессора! Официально они должны его сопровождать везде, но по горным дорогам верхом — увольте. Они обязуются за такой «недогляд» всячески помогать ему: заказывать билеты, номера в гостиницах, отправлять посылки.

«Обдумав положение дел, я решил заключить сделку, — вспоминал Вавилов. — Мы познакомились. Я увидел давно примелькавшиеся две физиономии в котелках и в штатских костюмах. Первые дни после заключения договора прошли сравнительно благополучно. Мне пришлось заниматься главным образом в горных районах, а они, очевидно, с большим удовольствием проводили время в городах, в гостиницах». Но затем договор пришлось все же нарушить и сделать обоим внушение: зачем заказывать номера в дорогих гостиницах в центре города? Он согласен на это лишь при одном условии: если их будет оплачивать испанская полиция.

Вавилов решил задержаться дольше в самом Мадриде, чтобы глубже вникнуть в состояние всего сельского хозяйства страны через основные научные материалы и издания, познакомиться с ним в окрестностях города. В столице находился Музей естественной истории с богатыми коллекциями, большим гербарием, собранным Ла Гаской еще в 1818 году и снабженным им же сделанными иллюстрациями. По гербарию можно было судить о составе культурной растительности Испании в начале XIX века.

Внимание Вавилова привлекло то, что естественно-исторические условия на полуострове отличались контрастностью, флора — чрезвычайным разнообразием: в ней насчитывалось до шести тысяч видов, причем четвертую часть их составляли эндемы, то есть формы растений, свойственные только Испании. Многие районы в восточной и южной частях страны являли собой как бы сплошной сад: оливковые, лимонные и апельсиновые рощи, виноградники, насаждения миндаля, инжира, гранатовых деревьев, персиков… Росли здесь бананы, финиковые пальмы, сахарный тростник, коричное дерево, южноамериканская бугенвиллея, австралийские эвкалипты, египетский хлопчатник. Помимо обширных посевов пшеницы, гречихи, ячменя, бобовых широко возделывались и неизвестные в других местах Европы кормовые культуры — одноцветковая чечевица, песчаный овес, настоящая полба.

Составив некую карту времени созревания растений по всему Пиренейскому полуострову, Николай Иванович в поисках растительных реликтов первым делом завернул в Ламанчу. И здесь увидел повсюду множество ветряных мельниц, напомнивших живо о рыцаре печального образа Дон-Кихоте Ламанчском. «Более того, — записывал Н. И. Вавилов, — здесь до сих пор сохранилась реликтовая культура примитивной пшеницы — однозернянки, когда-то, во времена древней Трои, широко распространенной, а ныне повсюду вымершей, кроме Испании. Она идет на корм лошадям, свиньям, мулам, хорошо растет на плохих почвах».

Валенсию, один из самых благодатных регионов Испании, отличала высокая земледельческая культура, щедрые урожаи плодовых и овощных культур, особенно лука. Вес некоторых луковиц достигал килограмма.

Затем путь пролег вдоль берега моря — через Мурсию, Картахену, Альмерию и Мадеру — в Гренаду, где апельсиновые и оливковые рощи перемежались с виноградниками и гранатовыми садами.

Кордова. Здесь Абу Захария когда-то написал свою знаменитую книгу по земледелию, воспев андалузские сады. Насаждения плодовых культур, как, впрочем, и по всей стране, здесь были хороши и весьма обширны.

В Севилье, в готическом соборе, к удовольствию Вавилова, любившего живопись, оказалась прекрасная картинная галерея. Тут же были собраны географические карты, книги, сочинения, относившиеся к открытию Колумба, к завоеванию Мексики и Перу, походам Магеллана, Писарро, Кортеса. Сохранилась и библиотека Колумба. Именно здесь, в Севилье, его за свершенный капитанский подвиг осыпали наградами и почестями, а несколько лет спустя он предстал перед королем и королевой, закованный в кандалы. Вот его саркофаг, поддерживаемый фигурами четырех королей. Перед этой гробницей Вавилову было о чем подумать! О глобальных географических открытиях. О судьбе и ее превратностях. О непостоянстве сильных мира сего.

Старинный Вальядолид. Узкие улицы, католические храмы, старые тесные площади, где совершались казни. А около города — одна из лучших в стране опытных станций по возделыванию зерновых культур в условиях засушливого климата, по селекции их и, в частности, по селекции пшеницы. Выращивали в этих местах на корм скоту улекс — колючее бобовое растение-полукустарник. Ветки его плющили, измельчали молотками и скармливали коровам.

Галисия оказалась совсем не похожей на другие провинции Испании: здесь чаще шли дожди, поэтому ярко зеленели луга. На них там и тут виднелись отары овец. Высока, хороша повсюду была рожь. Ее солому, как на Украине, использовали для покрытия домов. Здесь ели черный хлеб. А «мировым эндемом» этого района неожиданно предстал песчаный овес, хорошо растущий на легких и кислых почвах. Вместе с пшеницей он постепенно поднимался в горы и вытеснял ее в посевах, подобно тому, как на Памире это делала рожь.

В Астурии Вавилов застал жатву. Крестьяне убирали, а кое-где уже и молотили полбу. И ни овса, ни ржи в посевах не встречалось, а соседствовали однозернянка и двузернянка! «К нашему изумлению, — писал ученый, — оказалось, что эта культура убирается не серпом, не косой, а при помощи деревянных палочек, которыми обламывают колосья и бросают затем в корзинку. Во всех наших многочисленных путешествиях по 60 странам нам ни разу не приходилось видеть такого способа уборки, и только впоследствии с подобными приемами мы встретились в горной Западной Грузии, в местечке Лечхуми, где недавно обнаружена замечательная эндемичная группа пшениц, в том числе особый вид, наиболее близкий генетически к настоящей полбе. Таким образом, агрономически и ботанически удалось установить поразительную