Николай Вавилов - Владимир Георгиевич Шайкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Молотили полбу на особых «жерновах». Головы волов украшали меховые шляпы. Хлеб на ток перевозили на санях. Дома в деревнях стояли на деревянных или каменных сваях, амбары — со своеобразными каменными «зонтиками». Ни в одной стране, где довелось побывать Вавилову, еще не приходилось видеть таких построек. Здесь был глубоко обособленный и хорошо сохранившийся, очевидно с незапамятных времен, уголок Европы.
А в Стране Басков, где тоже хорошо сохранились многие старые традиции, Николай Иванович вдруг обнаружил гибриды, естественно возникшие от переопыления мягкой пшеницы и дикого злака эгилопса. Как произошел «мезальянс» благородного потомка с диким предком? Эту загадку природы еще предстояло разгадать.
В горах Николай Иванович всегда ощущал особый душевный подъем, здесь лучше думалось. Петру Павловичу Подъяпольскому он сообщал в Саратов: «17 июля 1927 г. Вступил в Пиренеи. В фильтре гор ищу звенья для общей схемы эволюции культурной флоры Европы». Виктору Евграфовичу Писареву 23 июля 1927 года в Ленинград: «Видел, наконец, тритикум-спельту и тритикум монококум в мировой культуре. По пути понял многое в происхождении льна».
Испанию ученый-исследователь оставлял с особенно теплыми чувствами к ней и ее народу. Проявления дружбы и бескорыстия он ощущал не раз и навсегда уносил их в своем сердце. Как-то будучи, например, в Мадридской библиотеке, он обнаружил книгу «Земледелие в Испании до Колумба» и написал семье Ла Гаска, нельзя ли помочь купить где-нибудь этот уникум. В ответ пришло трогательное письмо: семья имеет экземпляр этой книги и, обсудив просьбу русского профессора на семейном совете, решила подарить ее с искренним пожеланием процветания советской науке.
А разве можно забыть профессора Креспи, потратившего свой отпуск на то, чтобы сопровождать Вавилова и упаковывать десятки посылок, отправлять их в Ленинград? И как не вспоминать агронома баска, у которого была сломана нога, но он все же сопровождал Николая Ивановича по горам, сидя в коляске! Они проехали вместе десятки километров, однако сборы были небогаты, и тогда агроном пообещал пополнить коллекцию сам, когда ему станет лучше. Вернувшись в Ленинград, Вавилов, к своему изумлению, уже застал там огромный ящик с образцами полбы, собранными по всей Басконии, — с этикетками, указанием высот в горах и с приложенной к ним детальной картой, на которой было отмечено, где растения взяты, а также семена.
ПОИСКИ ГЛУБИН ЖИЗНИ
Еще объезжая равнины и горы Испании, Вавилов думал о подготовке к пятому конгрессу по генетике, который должен был собраться в Берлинском университете 12 сентября 1927 года. После предыдущего конгресса прошло уже 16 лет — немалый срок в развитии генетики, науки совсем юной.
О возросшем к ней интересе можно было судить по тому, что в Берлине собралось около 800 участников конгресса из многих стран мира, в том числе из СССР прибыло полсотни ученых, тогда как на предыдущем съезде в Париже присутствовал лишь один ученый из России, а на первых трех — вообще ни одного.
Доклад самого Н. И. Вавилова на общем заседании ученых был посвящен обзору и анализу результатов исследований в сфере наследственной изменчивости, обоснованию закона гомологических рядов и уточнению географических центров генов культурных растений. Результаты экспедиций Всесоюзного института прикладной ботаники и новых культур по всему миру позволяли вплотную подойти к определению очагов формообразования на земле, мировых источников сортовых богатств главнейших культурных растений. «Найдено множество форм, новых форм, — говорил Вавилов, — до сих пор не известных ботанику. Главнейшими мировыми центрами, хранящими до сих пор как бы залежи сортовых богатств, являются горные районы Юго-Восточной Азии, страны, расположенные по берегам Средиземного моря, Абиссиния и в Новом Свете — Мексика, Колумбия и Перу».
Какая же проблема больше всего волновала участников конгресса? А вот, пожалуй, что: однажды летом в скромном американском еженедельнике «Science» появилась небольшая статья генетика из Техаса Г. Мёллера о так называемых «превращениях генов». Она привлекла внимание биологов всего мира, поэтому доклад ученого выслушали с интересом. Что же ему удалось установить?
Действуя рентгеновскими лучами на ананасных мушек (дрозофил), Г. Мёллер установил, что у них при этом гораздо чаще, чем обычно, происходят мутации, и этот процесс по сути превращения одних генов в другие можно ускорить почти в 15 тысяч раз! Проще говоря, можно воздействовать внешне — облучением и вызывать массовые превращения экспериментально. Оказалось также, что получаются при этом преимущественно рецессивные формы, расы, часто биологически менее жизненные, чем исходные особи. Но, учитывая, как отмечал Вавилов, что культурные расы растений и животных представлены главным образом именно рецессивными формами, факты, установленные Мёллером, в случае подтверждения их и на других объектах, приобретают исключительный научный интерес.
Многие доклады и сообщения на конгрессе были посвящены отдаленным скрещиваниям, обычно сопровождающимся бесплодием гибридного потомства или очень сложным расщеплением. Но именно они, как показала селекционная практика, представляют глубокий практический и теоретический интерес.
Еще несколько лет назад в статье, опубликованной в газете «Известия» под названием «Наука на Западе», Вавилов отмечал, что он «вынес вполне определенное впечатление: нормальная научная жизнь нарушена в Европе почти во всех странах. Исключение, быть может, составляют Голландия и Швеция». А основная причина — разрушительные последствия мировой войны. «Но, несмотря на это, — продолжал Вавилов, — выделяется работа института кайзера Вильгельма, в котором широко разрабатываются вопросы наследственности виднейшими европейскими учеными — Корренсом, Гольдшмидтом, Гартманом и др.». В этом научном центре с 1925 года успешно вел исследования по радиационной генетике, перекликающиеся с экспериментами Г. Мёллера, Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский, один из российских основоположников радиационной генетики, биоценологии и молекулярной биологии, больше известный в своей среде под именем Зубр.
Как он попал в Германию? Почему на пятом конгрессе много говорят о его исследованиях?
Директор Берлинского института мозга профессор Оскар Фогт, которого приглашали в Москву для консультаций в связи с болезнью В. И. Ленина и потом попросили принять участие в изучении его мозга, в 1925 году просил наркома здравоохранения Н. А. Семашко порекомендовать ему молодого русского ученого для работы в новом отделе генетики и биофизики Института имени кайзера Вильгельма. Семашко обратился к директору Института экспериментальной биологии Академии наук СССР, и выбор пал на Тимофеева-Ресовского, изучавшего воздействие физических факторов на развитие мухи-дрозофилы. Работал он тогда на одной из подмосковных биостанций института — Звенигородской.
Один из учеников и сотрудников Зубра Н. В. Лучник записал своего рода похвальное слово учителя этой мушке:
— Незаменимый объект! Для нас, конечно, для исследователей. Быстро размножается. Потомство — большущее! Наследственные признаки — четкие. Мутацию — не
