Недиалог - Надя Алексеева

Анна. Я утром звонила.

Гид. Себе на родину? Да. На египетский номер – нельзя.

Тихон. А если что случится, ну, не знаю, заболеем?

Гид. В страховую. Либо напишите, либо голосовое, но не звоните… В гробницу отправимся?

Анна. Обязательно отправимся. Когда время придет.

Тихон. Ань! Ну, блин, ну серьезный разговор.

Анна. Толку от твоей серьезности, видишь, он свое гнет. Пока экскурсию не купишь – ничего не рассказывает. Как партизан.

Гид оскорбленно откашливается. Хотя вряд ли понял слово «партизан».

Гид. Ваш вылет и трансфер (перед парой появляется листочек). Только все может измениться. Не улетите этим рейсом. А может, улетите. Мы за восемь часов только знаем.

Тихон. Что именно?

Гид. Всё.

Анна. Пошли отсюда.

Тихон. Погодите, так дела не делаются! Вот же у меня билет, ваучер на трансфер. Время в билете есть.

Гид. Время есть. Тутанхамон ждет.

Тихон. Да ну его к черту, Тутанхамона вашего. Как вы в таком бардаке какие-то дела делаете, я поражаюсь. Зарегаться на рейс невозможно, трансфера час ждать, ветрище, песок в глаза, море, говорят, ледяное. На пирс все в куртках ходят.

Гид. Поедем на экскурсию – посмотрите, как делаем.

Тихон. Что?

Гид. Дела.

Анна. Шах и мат.

Тихон. Да никуда мы не поедем, сколько раз вам говорить, с нас хватило в этом году, чтобы я еще за дорогой смотрел целые сутки, водите вы как горох рассыпался.

Гид. А зачем вы будете смотреть? Вы же не за рулем.

Анна. Ха!

Гид. Вы похожи на Анхесенамон. Когда боком сидите.

Анна. Ноу, нихт, найн, неа. Если бы знала язык жестов, тоже бы показала, но, может, и так поймете уже. Не поедем.

Гид. Фараон обидится!

Тихон. Боже, сколько же можно, уже обед начался. Дайте мне ваши распечатки, я с вашей конторой еще разберусь, почему у вас все через…

Гид (смотрит на часы будто засек секунды). Фараон обижается.

Анна. Да на здоровье.

Гид (отрывает взгляд от часов, будто выиграл спор). Фараон обиделся!

Гид встает и уходит прочь. Анна и Тихон сидят и смотрят ему вслед.

2.

Анна и Тихон бредут по пляжу. На море такой шторм, что купаться нельзя, гулять – и то холодно. Пыль и песок летят в глаза, они щурятся как от метели. Доходят до какой-то заброшки (то ли бар был, то ли частный дом). Вход с наметенным на порог песком. Внутри желтое кресло с дыркой вместо украденной кем-то сидушки. Перед ним две старые скамьи. На стеклах, замазанных пылью, какие-то надписи, сердечки. Анна и Тихон входят и садятся на одну скамью, молчат.

Анна. Смотри, краб? Он живой, что ли? Как попал-то сюда, глаза какие-то стеклянные.

Тихон молчит.

Анна. Сколько он говорил, ужин с крабами?

Тихон (не слушая ее). До ужина еще три часа.

Анна пытается потрогать, пошевелить краба, у нее в руке остается клешня, а все остальное рассыпается и сдувает ветром. Анна держит на ладони клешню, подносит ее к лицу, рассматривает в упор.

Тихон. Погоду обещали норм, я специально проверил.

Анна молчит.

Тихон. Номер нормальный дали, да. Только розетка вот какая-то небезопасная в ванной. Ты лучше в комнате волосы суши. Да выкинь ты эту дрянь. (Сбрасывает с ее ладони хрупкую клешню.)

Анна. Боже.

Отходят к разным окнам, рассматривают пыльные надписи.

Анна. Смотри, «Ваня и Саша». Ты так хотел назвать их.

Тихон. Не надо.

Анна. А вот еще «Аполлинария + Семен». Ужас какой-то, славянофильский. (Ходит, читает.) Две тыщи десятый. Это, что же, десять с хреном лет прошло, а надписи на окнах не смыло. Дождей, вообще, что ли, не бывает?

Тихон. Посмотрю… (Достает телефон.) Блин, не ловит. Чувак симку продавал, говорил, везде, хоть под водой, и вот, пожалуйста, полпалки. (Оглядывается.) Пойдем назад, а?

Анна. Вот!

Тихон.?

Анна. Юля и Лапуля. Я бы так назвала, прямо в паспорт бы так записала. А сама бы стала, как он говорил, Анхесенамон?

Тихон (вздыхает). Не надо.

Анна. Заметил, что они оба Амон? Он Тутан-х-амон. Типа божественные. Не, ну ты слышал этого Гида «молитесь своим богам!». Сейчас, где-то у меня подводка в сумке была. Посвети.

Тихон светит ей телефоном, Анна жирно подводит глаза, смотрясь в карманное зеркальце.

Анна. Похожа?

Тихон. Нет.

Анна (обвивает его шею руками). Я хочу услышать, что да.

Тихон. Ань, я понимаю, тебе тяжело, мне тяжело. Ну такие штуки случаются, потом телу надо отдохнуть, и можно снова… Но вот море, солнце. Врач так сказала же, что в перспективе… я где-то записал, сейчас не помню дословно.

Анна. Дословно.

Тихон. Зачем ты себя растравляешь?

Анна. Растравляю? Растравляю! Растравляю. Ага, ну конечно, рас-травляю. Отравляю, вытравляю. Может, считаешь, что я что-то не то ела или принимала, что они, они обе. Обе. Вот так.

Тихон пытается ее обнять. Она сбрасывает с себя его руки.

Анна. Это были девочки, кстати. Девочки! Забыл или тебе надо с записями свериться?

Тихон молчит.

Анна. Ну, конечно, мужик хотел сына, сынов.

Тихон. Да никого я не хотел. Ну, в смысле, мы хотели детей, мы зачали, ну кто же виноват, что вот так быстро все оборвалось, еще и близнецы. В роду не было вроде. (Смотрит на Анну, резко поправляется.) Близняшки! Имена я придумывал, когда еще ничего было не понятно.

Анна. Тебе бы всё понимать и просчитывать.

Тихон. Куда интереснее жить как перекати-поле!

Анна. Пфф. Это ты от мамы, что ли, подцепил? Господи. Перекати-поле. Светит луна или падает снег. Нафталиновый ты мой. (Подходит к Тихону, гладит его выбритую до блеска щеку.) Мне нравится, когда у мужчины щетина трехдневная и волосы, вот так, взлохмачены. И рубашка…

Тихон. Ты мне ее подарила.

Анна. Знаю. Но ты хоть воротник расстегни. Ходишь как викарий.

Оба начинают хохотать. И вдруг смех резко обрывается.

Анна. Пошли отсюда, а? Наем себе беременный живот, а ты будешь к нему ухо прикладывать и говорить, что слышно. Хотя, знаешь, ни хрена там слышно не было. Да и живот за три месяца толком не вырос, хотя двойня, мог бы, но, может, потому и нет, что они, что мы… Что я… А ты тоже… Что все им пополам. (Начинает всхлипывать, плачет, подводка размазывается.)

Анна отходит, утыкается в стену, там выцветшие картинки развешаны, точь-в-точь как у Гида в альбоме: нарисовано солнце с лучами, а на конце лучей ладошки.