Лесные палачи - Валерий Георгиевич Шарапов

отпустили из КПЗ одного. Тогда он довольно медленно, как бы с усилием приподнял руку и ладонью вытер сочившуюся по подбородку кровь, и вдруг, резко подавшись вперед, оттолкнул со своего пути Улдиса и Дайниса и рванул к печке, где у него в потайном месте был спрятан пистолет.

— Держите! — взвизгнул Культя, опрокинувшись от неожиданного тычка на спину.

Пока он катался по полу, пытаясь, встать, его холуи настигли Пелискаса, сбили с ног, быстро связали руки за спиной порванной простыней и приволокли назад, будто муравьи большую муху.

— Уж больно ты прыткий! — сказал Улдис Культя и в отместку за то, что тот посмел с ним так поступить, подпрыгивая, несколько раз в ярости ударил его тяжелым ботинком по печени. — В распыл его, — распорядился полковник, прерывисто дыша от проделанной работы, и демонстративно отвернулся, давая понять, что на этом беспочвенный разговор между ними окончательно и бесповоротно закрыт. — А труп в погреб.

— Улдис, — негромко окликнул командира Каспар, — погоди. Есть другое мнение.

Он поспешно подался к майору. Искоса поглядывая на поверженного на пол Пеле Рваное Ухо, в данный момент не представлявшего для них никакой опасности, что-то заговорщицки шепнул Культе в оттопыренное ухо.

Выслушав Каспара, Улдис Культя проворно обернулся и уже другими глазами взглянул на бандита, замершего в тревожном ожидании. Они встретились взглядами, и Пеликсас сейчас же содрогнулся, вдруг разглядев в желтом колеблющемся свете свечей, будто при вспышке молнии, лихорадочный блеск его потемневших зрачков и недоброе выражение лица.

Глава 12

В бедном хозяйстве у отца Андриса никогда не было никакой, даже самой простенькой техники, будь то сепаратор или машинка для дробления ячменя — только рабочие мозолистые руки самого отца и матери, на которых и держалось их скромное хозяйство. Поэтому он и прикипел душой к служебному «Виллису», холил его и лелеял, мечтая о том, что как только Советы разгромят националистические банды, так сразу уволится со службы и уедет в Вентспилс учиться на механика.

Заметив утром, что под днищем американского внедорожника довольно сильно погнулась металлическая защита, когда он в прошлый раз ездил по бездорожью встречать гостей на аэродром, Андрис весь день не находил себе места, желая быстрее заняться неисправностью. Переживая, что покореженная защита в самый ответственный момент может окончательно отвалиться и мотор станет уязвимым для случайных валунов, лесных пеньков или обычных глубоких ям, он сразу же после работы занялся срочным ремонтом, не терпящим дальнейшей отсрочки. По большому счету дел там было по времени на полчаса-на час. Но ржавые болты ни в какую не откручивались, их пришлось срубать зубилом. Доделывал работу он уже в сумерках, поставив рядом с собой на землю фонарь «летучая мышь».

— Андрис, — не раз окликала из окна тетка, родная сестра матери, — разве можно по нынешним временам столько жечь керосина? — И просила жалостливым голоском: — Оставь ты это занятие до утра.

— Тетушка, — из-под машины по-доброму отзывался хозяйственный парень, проворно работая ключом, на совесть затягивая старенькие, но еще годные гайки, которые у него хранились на такой вот случай в небольшом деревянном ящике, в бывшей кормушке для поросенка, — не беспокойся. На следующей неделе буду отоваривать продуктовые карточки, куплю немного и керосина.

После возвращения с фронта Андрис, оставшийся без родителей, какое-то время одиноко жил в своей деревне. Но долго существовать без денег и хотя бы самой пустячной корки обыкновенного хлеба, замешанного на картошке, питаясь, чем придется, невозможно. Лежа по ночам на сбитой из досок кровати, Андрис с грустью и тоской глядел на плывший за сумеречным окном светлый лик месяца, с чувством невосполнимой утраты вспоминал живых родителей, и от этого ему становилось еще горше, хоть иди и топись на реку.

Но однажды к нему как-то умудрилась добраться его пожилая родная тетка и предложила переехать к ней в городок Пилтене, где у нее имелся собственный домик. Расставаться со своим некогда обжитым хозяйством, в котором давно уже и живой дух скотины выветрился, было все равно непросто. Всю ночь Андрис просидел на покосившемся, черном от дождей и времени пороге, непрерывно куря одну за другой самокрутки, а наутро забил досками крест-накрест пыльные окна и отправился вместе с теткой в город. В последний раз оглянувшись с околицы на свой невзрачный домишко с глинобитным полом внутри и с чугуном без дна вместо трубы, Андрис крепко-накрепко закусил губу, чтобы не расплакаться, и уже увереннее зашагал в будущую, как ему представлялось, светлую жизнь.

Тетка, очень похожая лицом на мать, страдала какой-то неизлечимой нутряной хворью, смотрелась до того исхудавшей и больной, что при взгляде на нее у Андриса всегда щемило сердце от жалости. Но несмотря на это, тетка имела довольно живой, общительный характер, и скучно с нею не было. К тому же Андрис вскоре познакомился со своей будущей невестой по имени Анеле.

Это была девушка невысокого роста, с длинными вьющимися белобрысыми волосами, заплетенными в тугую толстую косу. У нее были слегка коротковатые пухлые руки с такими же короткими, похожими на сардельки пальчиками с обгрызенными ногтями и пухлые лодыжки, выглядывавшие из-под цветастой юбки, когда Анеле куда-нибудь торопилась по своим делам. На полном личике, которое выглядело как румяное яблоко, у нее всегда сохранялась беззаботная улыбка, готовая в любую секунду выставить на всеобщее обозрение крепкие белые зубы.

Анеле постоянно носила соломенную шляпку с аккуратным цилиндрическим верхом, подвязывала голубенькую ленту под мясистым подбородком. Общий вид девушки говорил о том, что барышня имеет характер излишне веселый, даже ветреный, и в общении с незнакомыми людьми эта юная барышня восемнадцати лет от роду, надо думать, весьма неразборчива. При разговоре Анеле смешно морщила свой курносый носик, на щеках ее образовывались трогательные ямочки, а руки всегда находились в движении, что также говорило о бурном проявлении ее чувств. Она проживала в квартире с бабушкой преклонных лет, по-родственному заботилась о ней и заодно помогала старухе-портнихе шить на дому платья.

Управившись с необходимыми делами, Андрис, выйдя в сад, тщательно вымылся по пояс под рукомойником, затем надел дешевую, слегка поношенную, купленную на базаре на свою первую в жизни зарплату сотрудника милиции одежду — светлую сорочку, серые брюки, начищенные до блеска коричневые ботинки — и собрался выйти из дома, чтобы отправиться на свидание со своей девушкой.

— Андрис, — окликнула тетя, с интересом наблюдавшая с постели за его приготовлениями, — помнишь золотое правило — к барышням принято ходить с цветами?

— Помню, тетушка, — отозвался с улыбкой парень, чмокнул ее в прохладный лоб и торопливо вышел в сад. На