Лесные палачи - Валерий Георгиевич Шарапов

сквозь тучи, он увидел, как Харальд, взойдя на порог, локтем выдавил глазок, недолго повозился рукой изнутри, отодвигая тугой шпингалет, и осторожно, стараясь, чтобы не скрипнули ржавые петли, приоткрыл дверь.

Не прошло и несколько секунд, как ночные визитеры один за другим ловко протиснулись в довольно узкую щель, скрылись за дверью. На веранде Дайнис на ощупь нашарил скобу и в нетерпеливом ожидании оглянулся на Культю. Заметив, что тот кивнул, парень решительно распахнул дверь на всю ширину, и бандиты толпой ввались в дом. Душное, пропахшее пряным запахом вина и едким запахом вчерашней пищи помещение встретило незваных гостей необычной тишиной, и они неуверенно замерли у порога, предупреждающе выставив перед собой оружие.

Улдис Культя вынул из кармана своего цивильного пиджака ручной фонарик немецкого производства, посветил вокруг, освещая в темноте домашнюю обстановку. Вскоре слабый желтый луч света наткнулся на беззаботно дрыхнувшего на кровати Пеликсаса.

— Ишь ты, — мотнул головой Улдис Культя, — спит как младенец.

И хотя он произнес это с явной насмешкой, в его голосе отчетливо слышались завистливые нотки.

— Пора и честь знать.

Он кивнул на развалившуюся могучую фигуру уголовника. Пеле спал настолько крепко, что его едва смогли растолкать.

— Ну и спать ты горазд, — посетовал Улдис Культя.

Со сна Пеле никак не мог взять в толк, что происходит в доме. Сидя на кровати, недоуменно крутил по сторонам своей крупной головой с всклоченными волосами, с трудом ворочая жилистой шеей, жмурился от света, бившего ему в глаза. Потом он провел ладонью по хмурому от сна и похмелья лицу, словно умываясь невидимой водой, с силой потряс головой.

— Кто тут? — спросил он.

— Зажгите свечи, — приказал соратникам Культя и посветил фонарем в сторону пианино, на котором стоял подсвечник с тремя витыми свечами. — Электричество не надо…

— А-а, это ты, Улдис, — признал Пеле наконец своего подельника по преступному ремеслу и как будто успокоился. — Зачем пришел?

Приблизившись к нему вплотную, Культя неожиданно схватил здоровой рукой уголовника за волосы и рывком запрокинул ему голову. Сейчас низкорослый полковник был с сидевшим на кровати Пеле одного роста. Сверля колючим, полыхавшим каким-то неестественным огнем взглядом растерянного Пелискаса, Улдис Культя, бледный от бешенства, срывающимся голосом крикнул:

— Ну, рассказывай, падла, как нас под расстрел подвел?!

— Ты чего несешь? — сквозь стиснутые от боли и унижения на людях зубы со злобой произнес Пеликсас. — Ты за кого меня принимаешь?

Он сделал слабую попытку движением головы освободить свои волосы от цепкого захвата крепкой руки полковника, с которым еще недавно они были в дружеских — если это так можно назвать — отношениях, хотел приподняться. Но получив хлесткий удар дубовым протезом правой руки, облаченной в черную перчатку, в лицо, Пеле снова сел на место. Из уголка рассеченной губы по подбородку потекла теплая кровь.

— Сука уголовная! — аж задохнулся от негодования и крика Улдис Культя. — Кого ты хочешь обмануть? — И он с новой силой ударил Пеле в лицо, целенаправленно метя в левый глаз, который у Рваного Уха и без того слегка косил. — Говори или прямо здесь тебя, тварь, пристрелю!

— Да с чего ты это взял-то? — тоже повышая голос, спросил Пеликсас. — Я разве дал повод?

— Почему же тебя тогда одного выпустили? — зловеще произнес Культя, не сводя с него своих немигающих, круглых от возбуждения глаз, взгляд которых в эту минуту у него был похож на леденящий кровь взгляд ядовитой змеи. — По-дружески обнимал тебя милицейский майор, предлагал мотоцикл, чтобы тебя подвезти до дома? Это что было? А, харя уголовная?

— Во-он оно что, — протянул с некоторой долей облегчения Пеле, слизывая кончиком языка кровь с губы.

Только теперь он начинал помаленьку осознавать причину, по которой Орлов отнесся к нему с несвойственным для своей должности снисхождением: не угрожал, надолго не запрятал в КПЗ, в отличие от его приятелей Эзергайлиса и Новицкиса, даже баб и тех определил на несколько суток, хотя они ни в каких преступлениях замешаны не были.

— Во-он оно что, — повторил он и принялся, горячась и запинаясь, рассказывать про вчерашнее задержание, про то, почему себя так вел майор Орлов, надеясь оправдаться в глазах без меры жестоких людей из леса, по сравнению с которыми они с подельниками были самыми настоящими паиньками.

— Будешь своей бабе об этом рассказывать, — осклабился Улдис Культя, не поверив ни единому его слову, и свистящим прерывающимся шепотом, не сулившим бандиту ничего хорошего, многозначительно проговорил: — Дешевый ты фраер, Пеле. А баба твоя ничего… в самом соку. Давно мои парни на нее глаз положили… Да я им трогать ее не велел. Теперь надобно ее пощупать за жабры, может, она нам чего-нибудь сообщит. Но ты не бойся, убивать мы ее не будем, она еще моим парням понадобится. Ну так, скажешь… или будешь противиться?

— Навет, — буркнул Пеле, в очередной раз слизывая языком выступившие на губах капли крови. — Мне признаваться не в чем.

— А святой отец по-другому думает, — сказал многозначительно Улдис Культя. — И я ему почему-то верю.

— Богом клянусь, я никого не предавал! — вскричал Пеле, и впервые за все время разговора в его глазах мелькнул страх. — Я что, по-твоему, сам себе враг?

Улдис Культя напряженным немигающим взглядом, от которого Рваному Уху показалось, что у него в животе перевернулись кишки, уставился в его поцарапанную протезом переносицу и едва слышно процедил:

— Не надо, сволочь, нашего Бога Господа Иисуса Христа поминать всуе…

Его голоса не узнал потрясенный Пеликсас. Он с трудом сглотнул смешанную со слюной кровь, почувствовав ее пресный, чуть сладковатый привкус, заметил краем глаза, как майор кивнул стоявшему сбоку Дайнису. Пеле сидел на краю кровати, широко расставив ноги, упираясь ими в пол. И тотчас Дайнис, не размахиваясь, ударил снизу носком сапога Пеликсаса между ног. Невыносимая жгучая боль вначале пронзила низ, а затем, казалось, взорвала мозг: бандит всплеснул руками, его щеки мгновенно надулись, и посиневшее лицо стало выглядеть, как у недельного утопленника. Он поспешно обхватил ладонями разбитые яйца и замер, скорбно ссутулив широкую спину, покачиваясь взад-вперед.

— Ну так, я жду, — напомнил Культя, и губы его тронула иезуитская улыбочка.

Пеликсас приподнял мутные от невыносимой боли глаза, с тоской посмотрел на его ухмыляющуюся физиономию с вертикально оттопыренными ушами с длинными отвислыми мочками. В эту минуту лицо майора с выпуклыми круглыми глазами было очень похоже на морду летучей мыши ушан, ночного зверька, который предпочитает жить на заброшенных чердаках и в затхлых пещерах. Внезапно Пеле понял: что бы он тут ни говорил, как бы ни оправдывался, веры ему не будет после того, как его