Лесные палачи - Валерий Георгиевич Шарапов

— Это самоуправство, — вскинул голову Пеликсас, все же послушно протягивая волосатые руки. — Будем жаловаться… куда надо. Новая советская власть за это вас тоже по головке не погладит… Потому как власть справедливая и за простой народ…

— Вон ты как запел, — до обидного громко и, главное, по-настоящему засмеялся Орлов, да так, что у него на глазах выступили слезы, и заговорщицки подмигнул Илзе и Церибе Давалке. — Вы, дамочки, тоже собирайтесь. Сейчас этих отвезем и за вами пришлем автомобиль. Нечего на мотоцикле таким роскошным барышням пылиться. Этих двоих в «Виллис», — строго приказал Клим, кивнув на Циклопа и Корягу. — А этого ко мне в коляску. Буду дорогой по голове пистолетом методично настукивать, чтобы вспомнил все свои похождения за последние пять лет. Медом меня не корми, дай только с хорошим человеком по душам поговорить.

— Не имеешь право рукоприкладством заниматься, — ответил Пеле, как видно, всерьез приняв его угрозу. — Нет у вас таких полномочий.

Но сильнее всего милиционеров удивил Эзергайлис. Решительно оттолкнув Журавлева, пытавшегося надеть на него наручники, он мигом схватил со стола распечатанную бутылку, сунул ее горлышком в рот и принялся жадно глотать водку, давясь и проливая на свою грудь. Ему повезло, что к тому времени пистолеты у милиционеров находились в кобурах, а то бы он, несомненно, схлопотал пулю в лоб. Правда, один из милиционеров все же успел выхватить пистолет из кобуры, но Еременко стремительно перехватил его руку и не дал выстрелить.

Новицкис и Пеликсас, пораженные его отчаянной выходкой, но больше всего, очевидно, сметливостью ума, с завистью смотрели, как он за считаные секунды вылакал непочатую бутылку, затем вытер широкой ладонью мокрые губы и, вращая осоловевшими глазами, сказал, скалясь в добродушной ухмылке:

— Теперь хоть на расстрел ведите.

Когда Эзергайлиса выводили из дома, он уже заметно покачивался. А через минуту с улицы донесся его пьяный невнятный голос, пытавшийся по-латышски петь:

Цветет на пригорке яблонька,

Серебряными цветочками.

Илзе и Цериба, находившиеся в доме под охраной двух милиционеров, одновременно с удивлением и испугом переглянулись.

Глава 10

Через полчаса крошечная колонна, состоявшая из автомобиля и двух мотоциклов с колясками, была уже возле отдела милиции. Летние сумерки неспешно обволакивали город, и еще можно было разглядеть прибывших людей. Первым с заднего сиденья мотоцикла соскочил нетерпеливый Орлов, не дождавшись его полной остановки, и сразу же принялся громко распоряжаться:

— Этих двоих в КПЗ, этого ко мне в кабинет!

В тихих сгущавшихся сумерках его грубоватый голос, в котором отчетливо слышались злые нотки, жутким эхом метался над площадью, нагоняя беспричинный страх на обывателей. А тут еще два милиционера рысью проволокли бесчувственное тело Эзергайлиса, бесцеремонно держа за руки. Обнаженная голова рослого бандита безвольно болталась из стороны в сторону, а каблуки немецких сапог грохотали металлическими подковами по булыжной мостовой. Следом Журавлев торопливо провел Новицкиса, цепко удерживая за левую руку чуть повыше локтя. Со скованными за спиной наручниками запястьями, с низко нагнутой головой, с ненавистью поглядывая на окружающих людей из-под сдвинутых бровей колючими глазами, бандит двигался боком, неловко переставляя ноги, обутые в тяжелые, не по погоде ботинки, изготовленные кооперативной артелью, находившейся в городке Виноградово Закарпатской области Украины.

В домах, соседствующих с отделом, горожане, до этой минуты бодрствующие, принялись испуганно занавешивать шторы, гасить свет и немедленно ложиться спать, переживая, что их могут пригласить в свидетели. Но и жители домов, расположенных подальше, с тревогой вслушиваясь в мужские голоса и гулкий топот каблуков армейских сапог, тоже не желали на ночь глядя встречаться с милиционерами. Предупредительно затаившись в своих тесных спаленках, они упали на колени и начали горячо молиться перед распятием, чтобы их миновала сия чаша.

Ксендз Юстус Матулис, обычно допоздна задерживавшийся в костеле, шепотом читал в зыбкой тишине святое Евангелие. Увидев в окно приехавших милиционеров и конвоируемых ими знакомых уголовников, он от неожиданности сбился с молитвы и вполголоса чертыхнулся. Через секунду, осознав, насколько ужасную он совершил оплошность, настоятель быстро-быстро забормотал:

— Господи Иисусе, Господи Иисусе!

Затем торопливо закрыл лежащую на кафедре потрепанную, ветхую от старости книгу, рысью побежал к окну, придерживая руками длиннополую рясу. Прижавшись к стене, он незаметно выглянул в стеклянный глазок, круто развернулся и проворно побежал наверх по узкой металлической лестнице, ведущей на колокольню. От волнения ноги у него мелко дрожали, впрочем, как и руки, отчего святой отец два раза чуть не навернулся вниз, оступившись на крутых ступеньках. Но осторожничать было некогда, и он опять упорно бежал наверх, но уже для надежности цепко держась двумя руками за деревянные перила. Когда он поднялся к окошку на колокольне, сердце у него едва не выскакивало из груди: оно стучало намного выше положенного ему места, подступило к самому горлу, где рядом с острым кадыком билась синяя жилка. В какой-то момент святому отцу стало дурно, он с трудом сглотнул горькую слюну и, привалившись плечом к стене, осторожно выглянул наружу.

Настоятель увидел, как начальник милиции майор Эдгарс Лацис и человек из Москвы в гражданской одежде, который, по дошедшим до него слухам, был офицером госбезопасности по фамилии Еременко, быстро провели рослого Пеле в здание милиции. Вскоре на улице остались лишь водитель Андрис и еще один пожилой милиционер. Но через минуту и они куда-то уехали на «Виллисе».

Впрочем, эти двое для ксендза никакого интереса не представляли, он перевел свой взгляд на окно, за которым горела слабая лампочка под зеленым абажуром. Разглядеть с такого расстояния, что происходит в комнате, было невозможно. Тогда Юстус Матулис поспешно вынул из стены кирпич, достал из открывшегося в нише тайника артиллерийский бинокль. Приложив прохладный металл окуляров к глазам, стал сосредоточенно наблюдать за действиями приезжих офицеров из Советской России по отношению к сидевшему посреди комнаты Пеле. Теперь люди благодаря биноклю приблизились к священнику на расстояние вытянутой руки, даже ближе, поэтому он мог разглядеть каждую черточку на их суровых лицах. Особенно отличался один из них, в звании майора. Единственное, что в эту минуту волновало настоятеля, так это то, что он не мог слышать их разговор. А по губам он читать еще не научился, так как от рождения ни глухим, ни немым не был…

— Значица, не будешь говорить, как вы с дружками брали лабаз? Как налет на кассу устроили? — между тем спрашивал Пеликсаса Орлов, остановившись напротив него, не вынимая сжатых в