Ушедшие в никуда - Марина Лазарева

взял их с собой неприхотливый в быте князь, именно на такой непредсказуемый случай, дабы соблюсти законы гузов на их землях, дабы уберечь себя от дикости их нравов. Легли перед Каримом соболь и куница, клинки для мечей и серебряная монета. Однако главное подношение Святослав выложил перед торком в последнюю очередь. Сабля. Охочи были торки до знатных сабель. А эта чей угодно рассудок помрачить могла. Рукоять голубыми[45] да черватыми яхонтами[46] украшена. Ножны – сплошь изумруды да жемчуга.

При виде сабли глаза его засветились неподдельной детской радостью. Понравилось подношение торку. Еще один груз опасения упал с души Святослава. Теперь уверен он – покажет ему хозяин дорогу к ябгу Кандиху, будут ему на утро сильные резвые скакуны, а их уставшие останутся в становище, покуда на обратном пути не вернут они гузу его коней.

Потянуло жареной бараниной. Расселись вокруг костра. Росичи чувствовали голод и нестерпимую усталость, но, глядя на своего князя, бодрого и свежего, словно и не было утомительного пути без привалов и передышек, не сознавались в этом даже себе.

Карим, по праву гостеприимного хозяина, обжигаясь только что снятым с огня мясом, разрывал баранину руками. Первый лучший кусок достался Святославу, как самому почетному гостю. Сытная ночная трапеза одного за другим клонила ко сну уставших от утомительного пути ратников. Однако Святослав не мог позволить себе этого. Неспешной беседой с хозяином становища он показывал свое уважение к нему. Словоохотливый собеседник, Карим поведал русскому князю, что через его земли проходит много разного люду: и персы, и хорезмийцы, и раданиты[47]. Узнал Святослав, что и козары не чураются постоя в юртах Карима. И со всеми он знается в кунаках. Росский князь время от времени похваливал торка, соблюдая свою выгоду, а тот, падкий на лесть, пряча самодовольную улыбку в реденькой бородке, выкладывал Святославу многие тайны.

К костру подошел человек, что-то шепнул Кариму на ухо. Самодовольная улыбка, скрывавшаяся в бородке гуза, внезапно омрачилась. Дики и жестоки обычаи гузов. Не приведи Тенгри, чтобы недуг сломил кого из их племени. Рабу или бедняку уготована страшная участь быть изгнанным на произвол судьбы в степь. Тому, кто побогаче, ставят отдельную юрту, и никто из домочадцев не приближается к несчастному. Только рабы подносят ему воду и пищу. Все во власти Тенгри.

Вот и в становище Карима беда стряслась. Сын его старший, на коего возлагал он большие надежды, уже много дней и ночей метался в жару и бреду. Лишь на чудо надеялся гуз. Молил Тенгри, чтоб не оставил сына его.

– Есть у меня лекарь. – Святослав прищурил глаза. – Если хозяин пожелает, он может посмотреть больного.

Карим закивал головой в знак согласия.

– Радомир, – обратился Святослав к дружиннику, – осмотри хворого…

Раннее утро едва осветлило молоком небо, а путники уже оседлали коней. Карим с почтением и подобострастием хлопотал подле князя. В его глазах читалось неподдельное счастье.

– Хвала твоему шаману. – Он повернулся к Радомиру и упал в поклоне перед ним на колени.

– Дал я хворому снадобье. Жар у него спал, – пояснил Радомир Святославу, – уснул страдалец. Коли будут делать все, что я велел, он быстро пойдет на поправку.

Не зря взял с собой Святослав Радомира, знал князь – отныне завсегда он желанный гость в становище Карима. На удачу послал ему Перун больного сына кочевника. Не только лекарь, сабля с яхонтами и изумрудами тоже сделали свое дело. По всему видел Святослав – понравился подарок, и теперь не только в кунаках с князем готов был ходить торок, но и поклоняться ему и лекарю его, словно идолам языческим, готов был за них и голову сложить.

Хозяин становища старался снарядить гостей в дорогу по чести. Он бегал от скакуна к скакуну и собственноручно рассовывал по дорожным тюкам всадников кумыс, вяленое мясо и другие яства.

– Не суетись, хозяин, – старался охладить рвение гуза Святослав. – За кумыс благодарю, а боле не надо. Ехать недолго, полное брюхо в дороге – тяжесть в ногах.

Карим посмотрел на Святослава с нескрываемой обидой, но князь другое держал в голове:

– Не гневись, Карим. Мы с тобой кунаки. Мне важнее не брюхо набить, а знать, что мы с тобой одно целое, что могу на тебя положиться, что не откажешь, коли подмога твоя в надобности мне будет.

Карим обрадованно закивал головой. Мыслимо ли отказать князю, который дал шамана для его сына? А шаманы, всем известно – от Тенгри.

– Я твой кунак, князь, – расплылся в улыбке Карим, – твое слово для меня закон, а скажешь, князь, и брат мой за тебя пойдет, и кунак мой. Ты и я отныне – одно. Шамана сыну дал. Тебя мне Тенгри послал. Жизнь за тебя положу. У ябгу Кандиха живет мой кровный кунак Ибузир. Для многих там его слово – закон. Да и сам ябгу его слушает. Покажи ему вот это, – Карим протянул Святославу обломок золотого медальон, – по этой вещи он поймет, что ты мой кунак, а я – твой должник. Он станет твоим кунаком, потому как мы с ним неделимы. Да не сбейтесь с дороги. Туда вам, туда, – Карим указал рукой на недавно проснувшееся светило, – да чтоб все время по левому боку было от вас солнце…

Пришпорили коней. Заклубилась густая пыль под копытами скакунов. Понесли, резвые всадников в бескрайнюю рассветную даль. Словно степные ковыли струятся на ветру конские гривы. Ветер освежает лица несущихся на спинах жеребцов росов. Кипит молодецкая кровь. Растворяются души в звенящем вольном воздухе. Пущенной стрелой летит Святослав с дружиною на быстроногих жеребцах, обгоняя мысли свои, навстречу новому дню.

IV

Поселение раскинулось по низовому берегу неширокой извилистой речки. Ябгу Кандих, в отличие от большинства гузов-кочевников, жил оседло. Рядом с ним в своих юртах селились его кударкины[48], сюбаши[49], старейшины. Поодаль – люд победнее и попроще. Все важные дела решались на советах старейшин, а слово самого ничтожного значило много. Степь здесь была зеленее, а воздух свежее. На расстоянии взгляда расстелились тут пастбища овец и верблюдов. Зеленые пашни радовали глаз. Слышалось ржание коней.