Ушедшие в никуда - Марина Лазарева

мягких ковров чащобных лесов. Тяжелая поступь Святослава тотчас разогнала по углам возвышенную идиллию и умиротворенность прерванной молитвы. Дрогнуло пламя свечи, взволновалось, обеспокоилось, отразилось на стенах замысловатыми образами пляшущих теней. Возник молодой князь над коленопреклоненной Ольгой, словно смерч, зависший над полем, в вихре закружил вокруг себя, соединив в единый столп расколовшееся тотчас спокойствие и благость, тишину и мысли княгини. Ольга вздрогнула. Хоть и сетовала мать на Святослава о прерванной молитве, но радость встречи взволновала ее материнское сердце. Протянула руки к сыну, и враз рассыпался необузданный смерч, приник головой молодой князь к коленям матери. Полные нежности глаза смотрели на княгиню Ольгу, что гладила сына по бритой шрамистой голове.

– Ты все в походах, сынок, – журила его княгиня, – приехала, а тебя нет. Уж третью седмицу без тебя коротаю…

Святослав словно не слышал упреков матери. Без походов, как без воздуха, не мог младый князь. Не жизнь ему в стенах дворцовых, в покоях княжеских. Без вольного ветра чахнет тело, разум тупится без дум о новых землях, еще не покорившихся ему. И матушкины упреки да отговоры не по сердцу князю.

– Как встретили тебя в Царьграде? – перевел в другое русло мысли матери Святослав. Поняла Ольга, не по нраву сыну сетования ее.

– Стояла в Суде[38]. Греки весьма надменны и подозрительны. Долго не пропускали мою ладью в Царьград, – вздохнула княгиня. По этому вздоху Святослав понял – остался у матери на сердце неприятный осадок от встречи с Византийским двором. Но Ольга возобладала над эмоциями: – Во дворце меня и свиту мою встретил император Константин с супругою. Я имела беседу с императором наедине в покоях императрицы. Потом был обед в храмине Юстиниановой. Играла музыка, певцы пели славильные гимны, плясуны ублажали глаз. Послы же наши и прочие мои люди обедали в других комнатах. Император Константин одарил всех гостей червонцами. Мне своей рукой пожаловал двести милиарисий[39] и шестнадцать червонцев и отпустил с именем дочери.

– А как примерилась тебе новая вера? – В голосе молодого князя послышались ироничные нотки.

Знала княгиня: не разделял сын взглядов ее. Многажды выходили у них размолвки. Не принимал Святослав учения Христова, Распятия крестного не признавал, верен оставался богам языческим. Но надеялась мать не столь наставлением, сколь сердцем любящим обратить сыновний взгляд на евангельские мудрости, на заповеди Нагорной Проповеди.

– Я обрела мир Душе своей, – нарочито не замечала иронии сына Ольга, – и буду рада, если ты тоже примешь веру Христову. Многие прежде поклонялись Перуну да Ваалу, да только теперь Киевская Русь уж делится на крещеную и некрещеную. Еще Андрей Первозванный водрузил на нашей земле крест и предрек, что снизойдет на нее благодать Божия и будет здесь стоять великий город. Сбылось пророчество его. Еще в прошлом веке Аскольд и Дир уверовали в Босфорское чудо и приняли крещение. – Ольга смотрела на сына по-детски просящими глазами, словно искала поддержки словам своим материнским в душе молодого князя.

Святослав мягко отстранил руку матери и встал с колен:

– Матушка, я почитаю мудрость твою и весьма рад, что в новой греческой вере ты обрела источник радости, но я – воин! Не могу один принять новый закон, чтобы дружина моя посмеялась надо мною.

Зря увещевала мать сына послужить примером воинам его, ибо наверняка знала: были ратники, готовые душой принять новую веру, да с опаской поглядывали на Святослава. Казнилась Ольга, не могла простить слабости себе, что не хватало у нее мудрости и материнского веса, дабы убедить сына. Но не только это заботило княгиню. Пример Святослава склонил бы весь русский народ к Христианству.

В который раз объясняла Ольга Святославу истинность принятой ею греческой веры. Древнюю летопись сыну показывала, где писано было многое время назад, что прежде славяне единому Богу поклонялись, а имя его значило – вечное существо. Писано в той летописи и то, что предки славян считали Бога творцом всего и причиной всех явлений. Тогда, в древности, они знали, что Бог-Творец предается вечному покою в своем небесном жилище, не занимается ничтожными проблемами земли, не внемлет мольбам людей, а вершить земные дела поручает своим внукам. Потому и не строили Богу храмов, не молились ему, не приносили жертв. Скоро забыли они истинного Бога и стали поклоняться его внукам, назвав их своими богами. С воодушевлением стучалась в сердце сына старая княгиня, пытаясь объяснить Святославу, да и всем его соплеменникам, что имена внуков Бога-Творца хорошо известны. Это и Перун, и Световит, и Ночена, и Радегаст, и многие боги, коим поклоняется ее сын.

– Настало время, и на землю пришел Мессия, чтобы вернуть имя Бога людям. Но люди глухи, – в сердцах сетовала Ольга, глядя в глаза сыну.

…Лишь тишина разлилась по покоям, лишь пламя голокоста, мерно потрескивая, напрасно заманивало внимание Святослава к лику Спасителя…

II

С тех пор как вернулась Ольга из Царьграда, умудренная заповедями новой веры, прошло немало чуть меньше десяти весен. Годы за ее плечами давно отсчитывали восьмой десяток. Некогда сильная княгиня старела. Она давно отошла от государственных дел, отдала вожжи правления державой Святославу и теперь удовлетворилась тем, что, любимая своим народом, насаждала на Руси веру христианскую. Многие питали доверие и любовь к княгине своей и по примеру «мудрейшей из всех человек» принимали крещение. Лишь об одном болела душа княгини – сын Святослав, князь Киевский, – и слышать не хотел о том. Не раз, не два, не день, не месяц, а много лет искала княгиня Ольга путь к душе Святослава. Сдалась. Отступилась. Нежный и любящий сын, он оставался твердым и воинственным витязем. Его тяготило время, что проводил он в столице. Его влекла жажда власти и новых завоеваний. Но в те недолгие, свободные от походов и государственных дел дни он подолгу проводил с матушкой в беседах о молодой русской державе, о путях, которыми следовало идти, чтобы упрочить земли ее и богатство.

Княгиня Ольга, отягощенная бременем лет, теперь нечасто покидала свои княжеские палаты, предаваясь чтению Святого Писания. Глаза ее стали не так остры, как прежде, и изрядно уставали преподносить сознанию смысл раскрытого перед ними текста.

По обыкновению без стука Святослав вошел в покои матери-княгини. Она отложила Евангелие, что держала на коленях, и подняла на сына по-матерински проникновенный