Две сестры - Жорж Санд

Сырость в этом месте была так велика, что многие из факелов погасли, и минутами я оставалась в таком мраке, что не могла разглядеть даже ближайших предметов. Путешествие по мрачному подземелью привело меня в какое-то восторженное состояние духа, и самые дикие мысли зашевелились у меня в голове. Это место казалось как бы нарочно приспособленным для самоубийства, боящегося огласки. Стоило мне сделать один шаг, одно движение — и тело мое скользнуло бы в этот глубокий черный поток, который ревел у моих ног. Никто не заметил бы этого, никто не отыскал бы моего тела, никто никогда не узнал бы, случилось ли это по неосторожности или было сделано намеренно.

Мысли эти так неотвязно меня преследовали, что я протянула руку к выступу скалы, чтобы удержаться и противостоять охватившему меня головокружению.

Рука моя встретила чью-то другую руку. Какая-та фигура, которую я не могла разглядеть в темноте, стояла позади меня.

— Это вы, Элизабет? — крикнула я.

Но фигура не отвечала и скользнула куда-то, словно тень.

Элизабет стояла в нескольких шагах от меня; она услышала мой оклик и подошла ко мне с факелом.

Таинственной фигуры как не бывало.

Признаюсь, я таки порядком перепугалась; приближение действительной опасности рассеяло мои мечты о самоубийстве и заставило меня прийти в себя. Я подумала, уж не собирался ли кто-нибудь из работников обокрасть меня, или, что еще хуже, нанести мне оскорбление. Мне совестно было сознаться в этих опасениях моей спутнице, и я только подошла с ней поближе к свету.

Но когда я досыта налюбовалась гротом, и она предложила мне продолжать наш путь, так как до выхода нам оставался добрый час ходьбы, — прежние опасения вернулись ко мне, и я спросила ее, хорошо ли она знает всех людей, работающих в гроте.

— Как не знать, — отвечала она, — все это народ хороший. Но так как у входа теперь никто не сторожит, то может статься, что кто-нибудь посторонний вошел вслед за нами. Если вы боитесь, я попрошу своего дядю, который вон там работает, проводить нас до озера.

Я согласилась, и после нескольких новых остановок в гротах, из которых один другого живописнее, мы прибыли к озеру, которое образует Лесса, прежде чем вырваться из своей темницы. Дядя Элизабет поручил нас лодочнику, дожидавшемуся у берега, и мы вошли в лодку в сопровождении нескольких крестьян, которые должны были угостить нас на прощание оглушительным пушечным выстрелом, подхватываемым бесконечным эхом громадного свода. Едва мы уселись в лодку, как факелы были погашены, и мы остались в полнейшей темноте.

— Не удивляйтесь, — сказала мне моя спутница, — и смотрите прямо перед собой.

— Отчего мы не двигаемся вперед? — спросила я ее несколько минут спустя.

— Мы двигаемся, и очень быстро. Вот вы сейчас сами увидите.

Действительно, на фоне этого бесконечного мрака начинала обрисовываться крошечная голубая точка. Быстрое, но ровное течение незаметно несло нас к этой светлой точке, которая быстра росла и вскоре стала похожей на лунный свет, потом — на первый отблеск занимающегося дня, и наконец превратилась в великолепный лазоревый грот. Озеро, сужаясь в этом месте, наполнилось отражением изгибов громадного свода, и это странно неподвижное зеркало казалось какой-то безводной пропастью, в которую вот-вот упадет наша лодка и разобьется о чудовищные скалы, поднимающиеся со дна пропасти. Я не шутя недоумевала, как мы переправимся через эту бездну, как вдруг лазоревый грот превратился в пространство, залитое светом, до того ярким, что глаза едва могли выносить его. То был дневной свет, и притом довольно тусклый, потому что на улице шел дождь. Что же это должно быть, когда солнечное освещение примешивается к этому эффекту!

Я была до того ослеплена, что не могла выбраться из лодки и не видела великолепного входа из скал, обрисовывающегося на ярком фоне окружающей зелени. Эта зелень казалась мне вся в огне. Кто-то помог мне выйти из лодки и усадил меня на скамейку возле маленькой пушки, которую в эту минуту заряжали. Выстрел раздался, но я его не слыхала. Чьи-то руки, опасаясь моего сотрясенья, обхватили меня, и чей-то голос тихо проговорил над моим ухом:

— Сара!

То был Абель! Крик изумления, который у меня вырвался, был, вероятно, заглушен страшным грохотом выстрела. Но для меня этот грохот прошел незаметно: то потрясение, которое я испытывала в эту минуту, было поглубже и посильнее.

Нувиль не сдержал свое слово. Желая дать своему другу полезный урок, он послал ему в Ниццу мое последнее письмо к нему, Нувилю, в котором я писала по поводу встречи в Лионе:

Я дошла до того, что простила ему и это. И вижу, что все буду в состоянии простить ему, потому что вопрос в том, чтобы его спасти. И я отдаю себя на служение этой цели, хоть бы мне и пришлось умереть по дороге.

Абель в тот же день оставил Ниццу. Он приехал в Мальгрету и, не застав меня там, разузнал, куда я отправилась, и поехал за мной. Видя, что его прикосновение в гроте, куда он пробрался в сопровождении маленького пастуха, испугало меня, он поджидал, пока мы выберемся из этих ужасов, и лишь тогда решился заговорить со мной.

Когда я настолько пришла в себя, что могла понимать смысл его слов, мы все еще сидели под великолепным входом грота, а перед нами расстилалась зеркальная поверхность озера, отражавшая в себе эту арку, увитую зеленью. На улице шел дождь. Абель услал Элизабет за каретой, лодочник вернулся на свою стоянку в подземелье. Мы были одни.

Абель держал меня за руку и говорил. Каким убедительным, из сердца идущим красноречием обладал этот человек, не умевший написать двух строк! Он клялся мне, что его отношение к Сеттимии никогда не шло дальше случайного товарищества; догадка Нувиля оказывалась совершенно верной. Он проклинал эту несносную Сеттимию, по милости которой я обратилась в бегство. Каким счастьем было бы для него встретиться со мной в Марселе и в Ницце! В настоящую минуту мы были бы уже объявлены женихом и невестой, быть может, уже повенчаны.

— Узнай я только, что вы меня любите, — продолжал он, — я опрокинул бы все препятствия. Между тем как теперь, не смея опередить срок, назначенный вами, я упустил случай объявить мои намерения вашему отцу и вашей сестре. Я часто виделся с ними в Ницце и старался уничтожить предубеждение, которое питала против меня г-жа де Ремонвиль. Кажется, мне