Две сестры - Жорж Санд

куда вы стремитесь, поспевать за вами, иметь тоже крылья. Но крыльев у них нет, и они рады заживо выщипать перья из ваших.

Я не намерена в эту минуту произносить обвинительную речь против завистников и злых языков; к тому же, я и не сержусь на них. Я очень хорошо знаю, что невозможно взойти на подмостки театра, не отдав себя на суд публики. Тем более невозможно быть звездой первой величины на подмостках того театра, который называется светом, не становясь предметом толков и даже клеветы, подчас совершенно бессознательной, со стороны масс. Толпе нужно боготворить или ненавидеть. Она свищет или рукоплещет, носит на руках или влачит в грязи. Она обо всем хочет судить и ничего не знает; у нее, что ни день, то новые идолы. С какой стати мне избегнуть этих приливов обожания и ненависти, которых не могли избегнуть самые великие люди в истории? Чем выше вы поднимаетесь, тем больше вы блестите. Чем сильнее ваш блеск, тем более он ослепляет тех, у кого плохое зрение, а у толпы зрение всегда плохое.

Итак, у меня дурная репутация, потому что у меня вообще есть репутация, а так как я желала ее иметь, то я должна покориться тому, что она дурная.

В начале, впрочем, клевета огорчала меня. Признаюсь, это было для меня неожиданностью. Я принимала поклонение в твердой уверенности, что мое кокетство сердцем доставит мне друзей, как скоро увидят, что во мне нет женского кокетства. Я упустила из расчета те страстные увлечения, которые я внушала, и которые были гораздо сильнее и продолжительнее, чем я считала это возможным. Я не знала, что тщеславное желание обладать женщиной гораздо едче и сильнее желания обладать ее уважением и доверенностью. Я встречала мужчин, у которых было достаточно искренности и ума, чтобы быть благодарными мне за мою честную дружбу. Но были и фаты, которые никак не могли простить мне, что я умела им противостоять, и в отмщение обвиняли меня, будто я нарочно сводила их с ума для того, чтобы потом окатить их холодной водой. Клянусь вам, мисс Оуэн, это была неправда.

— А в настоящую минуту, m-lle д’Ортоза, это правда? Действительно, я припоминаю, именно такого рода упрек взводит на вас общая молва.

— А теперь… — проговорила она с небольшим колебанием. — Так вы хотите все знать?

— Мне казалось, что это-то и составляет содержание второй главы, так как третья посвящена будущему.

— Вы правы, — отвечала она. — Я выскажу все, благо у меня такой внимательный и беспристрастный слушатель. По правде, мне приятно выяснить себя таким образом перед вами. Но прежде, чем говорить о настоящем, я должна изложить вам будущее. Итак, вот оно, вот цель. Она мелькнула передо мной лишь недавно, т. е. после того, как мне исполнилось двадцать четыре года. До тех пор моя странствующая жизнь мне безусловно нравилась. Но тут я рассудила, что не может же она продолжаться вечно, так как и красота моя не вечна. Эта красота, эта необходимая сила, которую я еще не успела измерить, помогла мне подняться, — она должна была помочь мне и остаться на горизонте. Я хладнокровно рассчитала все вероятности успеха, которые она сулила. Я сказала себе, что она может оставаться в полной силе от двадцати пяти до тридцати лет, и что затем она неизбежно должна начать увядать. Итак, нужно было, чтобы к тридцати годам моя судьба окончательно устроилась, и цель моя была достигнута.

Эта цель, совершенно нормальная и логичная для меня, — не деньги, не любовь, не удовольствия. Это — тот храм, в котором все эти блага являются необходимыми, но лишь второстепенными принадлежностями. Это — положение независимое, блестящее, роскошное, не имеющее другого равного себе. Все это выражается для меня в одном слове, которое мне очень нравится: блеск!

Вы видите, что я вполне последовательна своему прошедшему. Я всегда искала блеск и находила его. Теперь я хочу удержать его за собой, обладать им, проявлять его без усилий и без каких бы то ни было ограничений. Я хочу всего того, что доставляет и упрочивает блеск.

Я хочу выйти замуж за человека богатого, молодого, прекрасного собой, страстно в меня влюбленного, покорного всем моим велениям и умеющего с блеском носить в свете очень громкое имя. Я хочу, чтобы он был королем или, по меньшей мере, наследником престола или владетельным принцем. Все усилия мои впредь будут сосредоточены на том, чтобы отыскать такого мужа, а когда я найду его, я уверена, что овладею им. Я не поддамся никакому мимолетному очарованию.

Воспитание мое окончено. Я пополнила все пробелы моего первоначального воспитания. Я много перечитала, я достигла учености. Я усвоила себе политическую науку; я знаю историю всех династий и всех народов; мне известны все интриги дипломатии и все промахи всевозможных видов честолюбия. Я знаю всех выдающихся людей, всех влиятельных женщин прошлого и настоящего. Я узнала им настоящую меру, и никого из них не боюсь.

Настанет день, когда я буду таким же полезным советником для какого-нибудь государя, как теперь — для светской женщины, советующейся со мной о своем туалете. Я притворяюсь, что придаю большую важность всем этим пустякам. Никто и не подозревает, какую думу я думаю про себя. Это узнают впоследствии, когда я сделаюсь королевой, великой герцогиней или, пожалуй, президентшей республики… Потому что я знаю, что народы волнуются и требуют новизны; но я не верю в продолжительность этой лихорадки, и сделайся я президентшей сего дня, хотя бы в Америке, завтра же я сумела бы сделаться королевой.

Словом, я хочу, сыграв блистательную роль в свете, сыграть не менее блистательную роль в истории. Я не хочу сойти со сцены, как обычная актриса, после того как молодость и красота изменят мне. Я хочу для своих седых волос корону, блеск которой дает неувядаемую красоту. Я хочу изведать великие битвы и великие опасности. Сам эшафот имеет для меня какую-то обаятельную прелесть. Я никогда не приму изгнание, я не обращусь в бегство. Меня не воротят с дороги в Варенн. Я не сойду с ума в несчастии; я сумею стать вровень с самой трагичной судьбой; я буду биться лицом к лицу с народным львом, и он не заставит меня потупить перед ним глаза. Клянусь вам, я не раз сумею уложить его скованным у своих ног. Пускай потом он просыпается, пускай он вздернет голову мою на пику, — то будет для меня день высшего торжества, и это бледное лицо, увенчанное