Две сестры - Жорж Санд

Я нанял сегодня небольшой домик, в котором поселился в одной миле отсюда. Каждый раз, как вы только призовете меня, в десять минут езды по железной дороге, я буду у ваших ног. Когда вы не захотите меня видеть, я не выйду из своего садика. Когда вернется ваш отец, если он пожелает слушать музыку, я буду играть для него и для вас, но ни для кого более. Скучать я не буду, я стану учиться, читать, я дополню свое жалкое образование. Я уже начал с Нувилем. Он так много знает — он давал мне уроки, он заставил меня работать. Словом, вы увидите, что я могу преобразиться, и, быть может, со временем, когда вы убедитесь, что я только вас люблю и живу только для вас, — быть может, Сара, вы меня простите.

Я ему ничего не отвечала, и это его встревожило.

— Мои слова не в силах вас утешить, — проговорил он, — вы их и не слушаете. Раскаяние мое кажется вам бесплодным; вы думаете только о своем горе, и я — безумец, что решаюсь говорить вам о своих надеждах, которые не могут иметь для вас смысла в минуту такого тяжкого душевного настроения. Так говорите же мне, Сара, о ваших страданиях. Я позабуду свои, я поеду за вашей девочкой, я похищу ее, если нельзя будет вернуть ее иначе. Или нет, лучше я заставлю ее мать возвратиться. Я уговорю, я пристыжу ее. Хотите вы, чтобы я тотчас же отправился?

— Нет, — отвечала я, — сестра моя в своем праве и, быть может, само чувство досады пробудило в ней сознание материнских обязанностей. Дочь ее, разделенная между ней и мною, едва ли могла бы быть счастлива. Во всяком случае, надо ей предоставить испробовать свои силы. Я решилась покориться и успокоиться. При вас у меня хватит на это мужества.

— Что вы говорите, Сара? — воскликнул он, хватая меня за руки. — Так я еще что-нибудь значу в вашей жизни?

— Теперь вы для меня все. Как могли вы в этом сомневаться?

И, говоря это, я напрасно старалась воскресить в себе воспоминание его прошлой вины передо мной. Оттого ли, что голова моя ослабела, или оттого, что обаятельная сила его присутствия была надо мной так велика — только я не понимала более, как могла в нем когда-нибудь сомневаться.

Ты знаешь теперь, что я через несколько недель выхожу за него замуж и, быть может, пугаешься моей слабости. Но я во всем тебе признаюсь, друг мой. Ты женщина, ты мать, а я уже более не ребенок. Не нежное увлечение, не бессилие горя положили конец моим колебаниям, а напротив, какой-то внутренний могучий голос. Я сознала, что средоточие всех моих жизненных сил — это чувство материнства, и что, вырвав у меня страстно любимого ребенка, сестра моя покорилась закону природы. Я была разбита, но вскоре я узнала через отца, что она гораздо более занимается своей дочерью и, по-видимому, лучше поняла свои материнские обязанности. С той поры внутри себя я услышала голос, который мне говорил: «и тебе тоже надо сделаться женщиной, матерью. Твой муж перед тобой; ты его знаешь, ты полюбила его, ты поверила ему. К кому иному можешь ты иметь столько доверия, кому иному сможешь ты так радостно отдать всю свою жизнь? Если же он причинит тебе новые страдания, то разве ты не привыкла страдать? А дети, разве они не вознаградят тебя за все сторицей? К тому же, ты знаешь, что высшее счастье состоит в том, чтобы давать счастье тем, кого любишь, а разве ты не уверена, что сумеешь сделать счастливыми и добрыми те дорогие существа, которые родятся от тебя?»

Чтобы успокоить тебя окончательно, моя милая Мэри, я должна добавить, что Абель действительно совсем преобразился. Вот уже три месяца, как он живет в нашем соседстве уединенной и трудолюбивой жизнью, которая вполне его удовлетворяет. Каждый вечер он приходит к нам и играет только для нас. Отец мой совершенно счастлив, сестра моя пишет, что ничего не имеет против моей свободы и обещается на следующую весну приехать к нам с детьми. Каждое утро Абель присылает мне букет цветов и письмо, немногословное, но полное какого-то трогательного и наивного красноречия… и с каждым разом в письмах этих попадается все меньше и меньше орфографических ошибок, потому что он учится с таким терпением и упорством, которые и трогают, и изумляют моего отца.

Я люблю его всею силою моего сердца и, быть может, буду очень счастлива с ним; быть может, я собираюсь с силами для страданий, которых мне и не придется изведать, но я не хочу предаваться слишком розовым надеждам. Я хочу иметь перед ним и перед своей совестью заслугу принять все заранее — и горе и счастье.

Прощай, мой добрый, дорогой друг. Побудив меня высказаться, ты дала мне возможность проверить саму себя и этим оказала мне большую услугу. Да вознаградит тебя за это судьба счастьем всех тех, кто тебе дорог, — твоего мужа, которому я пожимаю руку, и твоих детей, с которыми я наконец-то познакомлюсь, так как ты обещаешь приехать в нынешнем году в Мальгрету.