Две сестры - Жорж Санд

в Франбуа, и пробудет там, я знаю, не меньше двух недель. Вы одна можете исцелить меня, без вас я пропала.

— Останьтесь, — отвечала я ей, — но дайте мне слово, что вы будете подчиняться мне, как доктору. Будете есть и спать, когда я этого потребую, и попытаетесь соблюдать и в умственном отношении ту диету, которую я вам предпишу.

Она охотно дала требуемое обещание, и я отослала наемный экипаж, который ее привез. В течение нескольких дней в Франбуа не знали, куда она девалась, но никто и не позаботился разузнать. Там, по всей вероятности, были рады-радешеньки, что сбыли эту обузу с рук.

В первые дни своего пребывания у меня m-lle д’Ортоза предавалась практикам самого восторженного католицизма, говоря, что единственное спасение ее — набожность. Будучи протестанткой, я не имела права навязывать ей свое мнение об этих вещах, — она подумала бы, что я вношу в него дух секты. А потому я предоставила ее самой себе и занималась только ее здоровьем. Но вскоре она созналась мне, что мистицизм приносил ей больше вреда, чем пользы. Разговаривая с ней, я убедилась, что она даже не католичка. Ее религиозные понятия представляли какую-то странную смесь фатализма, язычества и разных мавританских суеверий, и все это носило тот же характер узкости и несообразности, как и понятия ее о жизни вообще. Я попыталась внести несколько более здравые взгляды в ее ум. Не думаю, что она действительно поняла меня, но ей приятно было видеть, что ею занимаются серьезно и терпеливо, и она слушала меня с жадностью.

Раза два она пробовала заговорить со мной об Абеле с тем, чтобы оправдать его. Но я отвечала ей, что отказалась от замужества вовсе не по тем причинам, по которым она предполагает; что я любила Абеля и жалела о нем; но что я нашла, что, отказавшись от него, я буду полезнее в жизни и легче сохраню свое человеческое достоинство.

Но она была неспособна стать на мою точку зрения. Что касалось ее, она страстно желала выйти замуж и дала мне понять, что насильственное воздержание, в котором она жила среди искушений всякого рода, более всего остального ударило ей в голову. Между прочим, она призналась мне, что имеет виды на лорда Госборна, который всегда относился к ней с чисто рыцарским великодушием и заступался за нее, несмотря на то, что она не отвечала на его страсть. Для меня было сомнительно, чтобы он сохранил к ней особенно нежное чувство, но я воздержалась от всяких замечаний. В ней проснулось даже желание снова испробовать свою чарующую силу, при мысли, что моя сестра может отбить у нее лорда Госборна. Она опять начала строить различные планы для покорения его сердца. Но тут я поднесла ей зеркало и сказала:

— Посмотрите на себя. Вы несколько поправились с тех пор, как приехали сюда, но вам нужен еще год, чтобы стать тем, чем вы были. Имейте же мужество не показываться в свет, запаситесь благоразумием. Или же ищите предмет своей привязанности в менее взыскательной среде.

— Вы как бы нарочно желаете, чтобы я спустилась пониже, вышла за какого-нибудь буржуа или, пожалуй, за артиста?

— А почему бы и нет?

— Есть один только артист, которого я могла бы любить — это Абель. Но он оскорбил меня, отвергнув брак со мной.

— Теперь он свободен. Попытайтесь снова.

— Нет, теперь уже поздно. Я его больше не люблю. Если бы я решилась снова влюбить его в себя, то только для того, чтобы отмстить ему за его презрение.

— М-lle д’Ортоза, берегитесь! Вы, как я вижу, все еще не исправились. Так вы никогда не выздоровеете.

— Это правда, — проговорила она, проводя рукой по своему пожелтевшему лбу, как бы в досаде на саму себя. — Но как же мне быть, чтобы сделаться такой же кроткой, терпеливой и великодушной, как вы? Ведь в этом сила, красота, здоровье и вечная молодость. Вы не меньше моего страдали, а у вас на лице не появилось ни одной морщинки. У меня же за это время поседели волосы, и я скоро буду принуждена их красить.

Отсутствие внешних волнующих впечатлений, однообразие моих замечаний и правильный образ жизни, который я заставляла ее вести, принесли ей всю ту пользу, какую только можно было в ее положении. Она уехала в Париж, горячо и, как мне показалось, искренне поблагодарив меня за все, что я для нее делала. Она обещала мне видеться лишь с небольшим кружком личностей, на расположение которых она могла вполне рассчитывать. Не думаю, что она сдержала свое обещание, потому что несколько дней спустя она написала мне письмо, в котором утверждала, что весь свет глуп, зол и неблагодарен, и что одна только личность, Сара Оуэн, мешает ей проклинать весь род человеческий. Через неделю я узнала, что она удалилась на несколько месяцев в монастырь и являет там пример самой пламенной набожности.

Я сделала для нее все, что могла.

Однажды утром я сидела и читала газеты моему отцу. Сестра моя опять гостила в Франбуа. Маленькая Сара играла, валяясь в складках моего платья, а брат ее заснул у меня на коленях. В этот день исполнился ровно год со времени моей первой встречи с Абелем и, признаюсь, бросив глаза на число, выставленное наверху страницы, я не слишком-то вникала в политические известия, которые читала.

Вдруг доложили о приезде лорда Госборна. Это был первый раз, когда он явился к нам. Сердце у меня забилось. Уж не приехал ли он объясниться с нами насчет моей сестры?

Дети мешали мне встать, когда он вошел. Я извинилась перед ним, но он перебил меня своим обычным, твердым и монотонным голосом.

— Пожалуйста, останьтесь так, как вы есть. Вы в том наряде, который вам лучше всего идет. Я никогда не мог понять, как мать может оставлять своих детей хотя бы на один день…

Я сделала ему знак, чтобы он замолчал, и указала на Сару, которая смотрела на него большими изумленными глазами. В эту минуту вошла кормилица, и я поручила ей увести детей в сад. Когда мы остались одни, лорд Госборн продолжал:

— Я был того мнения, что г-жа де Ремонвиль должна очень любить свет, если она, имея таких прелестных детей, такого славного отца и такую чудную сестру, покидает их так легко. Что касается меня, я не жалуюсь на это: ее присутствие вносит веселье в наш дом, и мать