Персона - Максим Жирардо

камня, и состоял из двух крыльев, в каждом из которых насчитывалось по семь обычных этажей плюс восьмой мансардный. Войдя в массивную, дубовую лакированную дверь, они оказались во внутреннем дворике. Дом выглядел ухоженным, в нем явно недавно отремонтировали фасад, карнизы были искусно отделаны, балконы украшали перила из кованого железа, а на углу виднелись круглые слуховые окна. По всему Парижу таких были тысячи, особенно в этом зажиточном, консервативном квартале Шестнадцатого округа. Из чего Фрэнк сделал вывод, что жертве, чтобы жить здесь вместе с семьей, надо было вести весьма и весьма обеспеченный образ жизни.

Место преступления оцепила полиция, и немногочисленные соседи проявляли болезненное любопытство. Фрэнк предвидел, что по прошествии нескольких дней, когда он очистит от ненужной шелухи их показания, на смену любопытству придут оговоры, причем без всяких на то оснований. В большинстве своем обитатели роскошных кварталов тешили себя иллюзией, что источником проблем являются сами жертвы. Жертвы, ну и, как водится, иностранцы.

На пятый этаж они поднялись по лестнице. Место преступления не отличалось ничем особенным. Фрэнк не смог вычленить ни одной детали, которая выделяла бы его на фоне тысяч других состоятельных жилищ столицы. Тот же паркет, те же лестницы, тот же хаос электропроводки, те же стены, потрескивания, поскрипывания и запах воска. Он столько раз бывал в таких вот местах, обнаруживая в подобных квартирах трупы, что порой даже спрашивал себя, не наслал ли на него кто-то проклятие. Они остановились у двери, которую охранял полицейский сержант.

– Я попрошу вас в точности описать все, что вы увидели.

Капитан Лабро сделал глубокий вдох, собрал вместе воспоминания и приступил к делу, изображая жесты – когда свои, а когда членов его команды.

– Нас было четверо, включая врача и медбрата. Когда мы подошли к двери, она была закрыта. Мы позвонили и назвали себя, давая мужу понять, что это спасатели. Потом подождали, но всего пару секунд. Мужчина пребывал в глубоком шоке, говорил бессвязно и порой демонстрировал признаки кататонии. Я представился и попросил его проводить нас к жертве. Он махнул нам на длинный коридор, показав на дверь в самом его конце. Мы тут же туда прошли.

– Так, давайте пройдем и мы.

За входной дверью располагался небольшой вестибюль, от которого отходил узкий коридор. По левую его сторону тянулась анфилада дверей – гостиная, кухня, спальни и в глубине апартаменты родителей. Фрэнк шел в нескольких шагах за капитаном Лабро и внимательно смотрел по сторонам, стараясь не упустить ни единой детали. Проходя мимо первой двери, ведущей в гостиную, он увидел Марион, которая хлопотала на полу. Девушка тут же его заметила.

– Приветствую, патрон.

Фрэнк не свернул с избранного пути, по-прежнему шагая в фарватере за капитаном Лабро, но при этом поднял над головой руку, чтобы поздороваться с протеже.

– Мы прошли прямо в спальню. Муж входить туда с нами отказался. Сказал, что не хочет видеть ее в таком виде. Сначала плакал, затем говорил, пока не умолк, пребывая, как я уже вам говорил, в шоковом состоянии. Направляясь в спальню, мы увидели мальчонку лет четырех-пяти. Он смотрел в гостиной телевизор.

Капитан показал пальцем на коричневый диван, стоявший перед огромным плоским телевизором посреди самой большой комнаты.

– Я попросил моего сержанта позаботиться о ребенке и отце, а сам с врачом и медбратом пошел дальше.

– Во что был одет муж?

– Хм… Насколько я помню, в бордовый домашний халат поверх классической пижамы в бело-голубую клетку.

В этот момент Фрэнку было глубоко наплевать на одежду мужа. Он незаметно проверял память капитана. Что-то вроде беглой оценки его способности быстро углядеть деталь, которая сама по себе еще ни о чем не говорит. Проверка оказалась весьма убедительной.

Они подошли к родительской спальне. Дверь в эту квадратную комнату была открыта, у дальней стены стояла на ножках кровать, по обе стороны которой красовалось по ночному столику. В окно справа проглядывал двор, дверь слева вела в ванную. Со своего места Фрэнк не видел, что стояло перед кроватью, но мог поспорить на что угодно, что плоский телевизор. Он не заметил ничего необычного, но его не отпускало стойкое ощущение какой-то замшелости. Убранство комнаты больше укладывалось в мир вышедшего на пенсию рантье, нежели подходило семейной чете с маленьким ребенком, которая к тому же вела активный образ жизни. Это ощущение порождало покрывало, будто сошедшее прямо с полотна Берты Моризо[15].

– Жертва лежала на кровати, на спине, совершенно нагая. Первое, что я увидел, была странная маска, прикрывавшая ее лицо. Мне еще никогда не приходилось такие видеть.

– Маска, говорите? И где же она? – спросил Фрэнк.

– Ваша коллега забрала ее и положила в герметичный пакет. Эту поганую штуковину жертве приколотили гвоздями к лицу. Снять ее, не содрав всю кожу, было бы смертной мукой.

– Марион, принеси, пожалуйста, маску, – крикнул Фрэнк через всю квартиру.

Девушка передала ему пронумерованный пластиковый пакет. Комиссар осторожно его взял и вгляделся через защитную пленку. Маска очень напоминала ту, которую обнаружили на лице Филиппа, но все же отличалась от нее.

– Немедленно отошли ее в лабораторию на экспертизу, и пусть сделают все в самую первую очередь, – сказал он Марион, возвращая вещдок.

Та покачала головой и исчезла в дверном проеме.

– Прошу прощения, капитан Лабро, продолжайте.

– Женщина находилась в полубессознательном состоянии и едва слышно стонала. Когда сняли маску, врач тут же попытался с ней пообщаться, а медбрат занялся осмотром и оценкой видимых на теле жертвы ран. Ни на какие стимулы она не реагировала.

Капитан умолк, сглотнул, чтобы совладать с волнением, и посмотрел Фрэнку прямо в глаза.

– Врач обнаружил отверстия между ребер, у нее оказались пробиты ноги и отрезана рука. Под конец ей нанесли серьезный удар по затылку – но хотели не убить, а лишь вызвать тетраплегию, то есть паралич всех конечностей.

Он опять умолк, явно взбудораженный и взволнованный.

– Нас не готовили сталкиваться с подобными случаями.

– Почему вы мне это говорите?

– Вы и правда думаете, что по парижским улицам толпами разгуливают те, кого уродуют и пытают?

Его взгляд потемнел, потрясение от нынешнего зловещего открытия он теперь компенсировал возмущением. Ему на веку довелось увидеть столько всего, что дистанцироваться от подобных чувств стало для него чем-то вроде рефлекса.

– Простите, я не хотел вас обидеть.

Капитан тут же подобрался, сделал вид, что ничего такого не произошло и продолжил рассказ:

– Нам удалось быстро стабилизировать жертву, но на стимулы она по-прежнему не реагировала. В итоге ее пришлось срочно переправить в больницу Питье-Сальпетриер. Мы с ними связались,