По невидимым следам - Матвей Наумович Медведев

из этих категорий человек, вызвавший подозрение, явно не подходил. Но кто его знает! Пассажиры решили рассказать о его поведении проводникам, а те, в свою очередь, известили милицию. Когда поезд прибыл в Ленинград, на Московском вокзале загадочного пассажира ожидала встреча. Только не родственники встречали его, не друзья, а люди в малиновых фуражках. Они вежливо, но довольно твердо попросили его зайти на минутку в оперативный пункт милиции.

— Не понимаю, чего вы хотите от меня? — нарочно громко, чтобы привлечь внимание, возмущался пассажир, когда его вели по платформе. — Это произвол. Я буду жаловаться!

— Нам надо лишь уточнить кое-что. Проверим — и сейчас же отпустим. Как ваша фамилия?

— Альтшуллер.

— Откуда едете?

— Из Грузии.

— Откройте, будьте добры, ваш чемодан.

— Безобразие! Насилие над личностью! Я это так не оставлю!

Крик, поднятый Альтшуллером в помещении оперативного пункта, тотчас же прекратился, как только чемодан был открыт. Присутствующие увидели деньги. Плотно спрессованные, аккуратно перетянутые резинками пачки заполняли весь объемистый чемодан, и, кроме них, в нем больше ничего не было. Только деньги, деньги и деньги. Их пересчитали. Оказалось, что в чемодане — свыше двухсот тысяч в старом исчислении.

— Придется вам побеседовать со следователем, объяснить, откуда у вас такое количество денег.

И вот Альтшуллер, поникший, присмиревший, сидит в кабинете следователя.

— Цель вашего приезда в Ленинград? — спрашивают у него.

— Приехал в командировку.

— Предъявите командировочное удостоверение.

— У меня его нет с собой. Забыл дома.

— Это мы проверим. А пока скажите, зачем вы везли такую большую сумму денег?

Никакого вразумительного ответа на этот вопрос Альтшуллер дать не мог. Одно было ясно, что железнодорожным вором он не является. Тогда — кто же он такой? И что означает столь большое количество денег?

Конечно, сразу честно ответить на этот вопрос Альтшуллер не хотел. Но у следователя уже были кое-какие материалы. И вот под напором неопровержимых фактов Альтшуллер вынужден был признаться, что занимается скупкой валютных ценностей. Эти ценности Он сбывает затем по высокой цене в Грузии. В Ленинград же ехал, чтобы совершить очередную сделку.

— Значит, признаете, что вы — спекулянт-валютчик?

— Да, — сказал Альтшуллер, — моя специальность — валюта.

Нарушение правил о валютных операциях, спекуляция валютными ценностями относится к числу государственных преступлений. Валютчики подрывают финансовую деятельность государства, наносят ущерб кредитно-денежной системе, играющей важную роль в экономической жизни страны. И если спекуляция валютой достигает больших размеров, ответственность за нее в наиболее злостных случаях повышена вплоть до расстрела.

…Следствию было крайне важно выявить всех лиц, снабжавших валютой Альтшуллера. Последний нехотя назвал ряд фамилий: Шапиро, Ойзерман, Каплун, Уздин, Левит, Долгопольский…

Все эти лица вскоре вынуждены были побывать в кабинете у следователя. Выяснилась любопытная деталь: большинство из этих людей за всю свою жизнь ни одного дня не работали в государственных учреждениях.

«Мы по натуре — частники», — отвечали они на предложение следователя рассказать о себе, о своей профессии.

Было время — оно уже стало далекой историей, — когда Советское государство сделало кое-какие уступки частнику. Последний открывал магазины и мастерские, кондитерские и кухмистерские. Он обзаводился собственными небольшими заводиками, на которых производил свечи, конторский клей «Геркулес» и сливочные тянучки. Но потом даже само это слово «частник» перестало быть созвучным эпохе. Собственные магазинчики и заводики полопались, как грибы-дождевики. Однако, видимо, ядовитая пыльца этих грибов подействовала на некоторых людей, подобно осколкам волшебного зеркала, попавшим в глаза сказочному герою: как известно, они повредили его зрение, и он стал все видеть а неправильном свете. Пыльца эта отравила сознание людей, и потому они до сих пор никак не могли расстаться с мыслью о частном предпринимательстве. Они считали, что только в нем смысл жизни.

Ойзерман, выходец из семьи купца первой гильдии, после революции имел оптовую торговлю, затем переплетную мастерскую, собственный магазин, а после тридцатых годов занимался кустарным промыслом. Уздин в те же годы также был кустарем. Левит владел часовой мастерской. Долгопольский имел собственное шоколадное производство и был совладельцем магазина. Вел частную торговлю и Каплун. Служба в государственных учреждениях была для каждого из них занятием совершенно неинтересным.

Дожив до наших дней, сузив свою деятельность до микроскопических масштабов, эти люди, вдохнувшие в себя ядовитую пыльцу частного предпринимательства, предпочитали оставаться одиночками-частниками. Они производили закрутку плиссе и гофре, шили корсеты и лифчики, изготовляли босоножки, ремешки, люстры и шляпы, чинили часы и ботинки, — советские законы и поныне разрешают некоторые виды кустарного промысла. Однако выбранное ими поприще, видимо, не совсем их устраивало, раз они занялись валютой.

Но если для Ойзермана, Уздина, Каплуна, Левита и Долгопольского стремление к легкой наживе было привычкой и они, не задумываясь, перешли с безобидной закрутки плиссе и изготовления босоножек на валютные операции, то что толкнуло на этот же путь бывшего полковника Советской Армии Шапиро? Материальные затруднения? Нет, их у Шапиро не было. Государство выдало ему большое выходное пособие, назначило пенсию.

И тем не менее Шапиро оказался в числе главарей спекулянтов валютой.

Следователь спросил у Шапиро: он в чем-нибудь нуждался?

— Собственно, ни в чем. Я был обеспечен хорошо. Все в моей семье работали. Наш общий бюджет был достаточно высок. Мы могли позволить себе купить любую понравившуюся нам вещь, поехать на курорт.

— Что же толкнуло вас на преступление? Что связало с шайкой валютчиков?

— Буду откровенным, — вздохнул Шапиро. — Уйдя в отставку, я не знал, чем заняться. Другие отставники-пенсионеры ведут общественную работу в доме, сажают деревья, цветы, выпускают стенные газеты, организуют кружки художественной самодеятельности, пишут мемуары. Меня все это не интересовало. «Пусть кто-то увлекается цветочками, — рассуждал я, — а для тебя, Шапиро, это не занятие». Единственное, что интересовало меня, была азартная игра. Нет, не какой-нибудь там вульгарный «козел», которым увлекаются некоторые мужчины, а игра, требующая тонкого анализа, размышления, гибкости, живости ума, — преферанс. Вы играете в преферанс, гражданин следователь? Нет? Тогда вам не понять, какая это захватывающая вещь — преферанс. За карточным столом я и встретился с Каплуном, Ойзерманом. Эти люди никогда в жизни не трудились на государственных предприятиях, но были вполне довольны своей судьбой. Во всяком случае, они всегда имели не только хлеб насущный, у некоторых были даже свои дачи и свои автомобили…

Я и сам мечтал о даче. Нет, не о каком-то там стандартном домике из сборных щитов. Я хотел иметь виллу, и не где-нибудь, а на берегу Черного моря. Каменный двухэтажный особняк с башенками и верандами, с паровым отоплением от собственной котельной и фруктовым садом. Желание построить такую виллу появилось у меня, когда я отдыхал в санатории на Черноморском побережье. Но чтобы осуществить это желание, нужны были деньги.