Мир без Стругацких - Эдуард Николаевич Веркин

дело. Но больше ничего не случилось, судно вернулось к обычной кажущейся неподвижности.

Потом Илья Ильич случайно взглянул в иллюминатор и охнул:

– Братцы, а мы где?

* * *

Каким образом упакованные, лишённые жизни и запертые в экранированный отсек сместители ожили, так никто и не знает. Очевидно, какой-то из хитрых импульсов повредил блок контроля за грузом, который не отключили, нарушил защиту отсека – и…

После получаса лихорадочных подсчётов оказалось, что смотрящие на нас новые, неположенные светила складываются в созвездие Большого Пса. Это же показывали и приборы, которые сейчас не врали, ибо мы очутились далеко от зоны заносов…

С одной стороны, это было хорошо. Мы попали не к чёрту на рога, а в одну из ближних галактик. Всего-то двадцать пять тысяч световых лет. С другой…

– Трюм у нас экранированный, – почти ласково произнёс Сухогруз. Он глядел на меня. И остальные отчего-то тоже. Глядели очень выразительно. Центаврианские стажёры снова неведомым образом оказались в центре управления и тоже поедали меня глазами. И я даже не мог на них обижаться за такие взгляды, потому что по моей милости им теперь предстояло долго умирать в космосе. Как ни старайся, на двадцать пять тысяч световых лет ни топлива, ни еды у нас не хватит.

Отчего-то вспомнилась мне история про ледокол, который застрял во льдинах и не мог дозваться помощи. В конце концов оголодавшие люди дошли до каннибализма и первым съели помполита, поскольку он показался наименее полезным членом экипажа.

Что уж говорить о помощнике по полиморсосу…

Надо сказать, что стало мне по-настоящему худо. Не потому, что я боялся быть съеденным. В этот момент я бы с удовольствием отдал все свои кости вместе с кожей, только бы экипаж смог вернуться домой. Но даже до ближайшего беспилотного танкера, где мы могли бы позаимствовать топлива, путь был в тысячи и тысячи световых лет.

Терять мне, как вы понимаете, было нечего. Поэтому я нашёл где-то в недрах груди потерянный голос и пискнул – иначе это не назвать:

– Но ведь… если нас перенесло сместителем… Можно попробовать использовать его, чтобы вернуться обратно…

– Ах вот как, – Сухогруз заговорил совсем медовым голосом. – Вы желаете задействовать сместитель. Может быть, вы умеете с ним обращаться? Может быть, вы прошли специальные курсы по полётам в гиперпространстве? Может быть, вы даже знаете, на какую часть корабля этот сместитель нам, простите, нацепить?

Я решил, что если умру от стыда, то по крайней мере избегу страшной смерти от голода.

И тут вмешался сириусянин. Это флегматичное существо, которое до сего момента стояло позади и хранило молчание, тронуло Сухогруза за рукав одной из конечностей.

– Капитан. Я не работал со сместителями, но примерно представляю себе, как они действуют. Если вы позволите нам с механиком получить доступ к грузу, мы можем попробовать.

Астромеха тоже свистали наверх – впрочем, весь экипаж и так уже толпился около центра управления. Они с сириусянином начали торопливо обмениваться терминами, которые я не понимал даже с переводчиком, хотя в космосе был далеко не в первый раз. Из всего спора стало понятно только одно: со сместителем мы рискуем улететь к такой чёртовой бабушке, что галактику Большого Пса будем вспоминать как оставленную родину. И нужно что-то для корректировки курса, а наши приборы, на гиперпространство не рассчитанные, тут не помогут…

Тут кашлянул один стажёр. Потом второй. Потом третий спросил:

– А спиннер?

* * *

Как мы возвращались на Землю с помощью машинки «Зингер» и колхозной сноповязалки… то есть, тьфу, с помощью позаимствованного сместителя и спиннера неизвестного происхождения, я рассказывать не буду. Достаточно упомянуть, что наш астромех слегка поседел, Сухогруз утратил право на своё прозвище, а центаврианские стажёры за время полёта стали совершенно шёлковые. Они, кстати, и поделили с сириусянином и астромехом премию за изобретение нового способа передвижения в гиперпространстве. Разбирательство, конечно, имело место – но, учитывая форс-мажорную ситуацию, всё спустили на тормозах, и «Терешкова» снова была готова к полёту. А главное – экипаж за время рейса сплотился так, что в следующий полёт снова отправились все вместе.

Ну а то, что меня списали на Землю, – это ерунда. Помполиморсос – самая бесполезная в космосе должность.

Ася Михеева

Михаил Леонидович Анчаров (1923–1990) – советский прозаик, поэт, бард, драматург, сценарист и художник. Является одним из основателей жанра авторской песни.

В качестве военного переводчика с китайского языка в 1945 году был направлен на Дальневосточный фронт, проходил службу в Воздушно-десантных войсках, участвовал в боевых действиях Советской армии в Маньчжурии. В декабре 1946 года откомандирован в Москву.

В 1955–1958 годах учился на курсах киносценаристов. В 1956–1959 годах работал референтом-сценаристом в сценарной мастерской при Сценарной студии Управления по производству фильмов Министерства культуры СССР. С 1958 года был регулярно приглашаем для переводов с китайского в Институт научной информации. В 1959 году работал там под руководством военного специалиста по японскому и китайскому языкам Аркадия Стругацкого. Через его каналы познакомился с англоязычной фантастикой, но после ухода М. Анчарова из ИНИ связь между ним и А. Стругацким практически прервалась.

С 1961 года Михаил Анчаров пишет сценарии для отечественных исторических и фантастических фильмов. Из этих фильмов наибольшей популярностью у зрителя пользуются «Ошибка инженера Лосева», «Дни Громобоева» и «Митридат». Часть сценариев, после литературной переработки, были опубликованы в журналах «Юность» и «Техника – молодёжи». Параллельно работе над сценариями Михаил Анчаров публикует несколько фантастических рассказов, которые были тепло приняты читателями, но привели в недоумение литературных критиков. Читатели угадывали в этих рассказах недавние исторические реалии: Гражданскую войну, времена репрессий, национальные конфликты; но автор одновременно использовал вызывающе фантастические сюжетные ходы – инопланетян, переселенцев из других времён или реальностей. Так, история о том, как Николай Гумилёв вместо расстрела был перевербован лично Дзержинским для борьбы с опутавшей человечество кликой ящеров, до сих пор дискутируется отечественными фантастами и считается чаще всего следствием упорного идеализма автора по отношению к временам революции.

В 1965 году был опубликован первый фантастический роман М. Анчарова «Теория невероятности». 27 декабря 1966 года Михаил Анчаров становится членом Союза писателей СССР. Однако после конфликта, вызванного решительным отказом А.П. Казанцева рассматривать всерьёз «ненаучное» творчество Анчарова, несмотря на поддержку, оказанную Р. Кимом, Михаил Анчаров около десяти лет не публиковался и практически писал «в стол», зарабатывая переводами и сценариями телепередач. Однако запрос на социальную фантастику привёл к тому, что рассказы и повести Анчарова широко расходились в самиздате. В 1987 году был выпущен первый авторский сборник, одна за другой опубликованы все книги из цикла «Аносов – Якушев – Памфилов». В прессе последовал ряд одобрительных отзывов, книги имели переиздания и начали переводиться на иностранные языки. Автор лично курировал первый перевод