Мир без Стругацких - Эдуард Николаевич Веркин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Аксёнов возвращается к космической НФ на новом уровне в трилогии «Вселенская сага» («Поколение Сторожей», 1989; «Война и Империя», 1991; «Империя и мир», 1993), масштабной космоопере, описывающей жизни поколений «звездоробов» и поэтапное «превращение всей Вселенной в добрую и честную». Выход трилогии совпал с Большим Поворотом и заменой железного занавеса хрустальным.
Дальнейшее творчество Аксёнова проникнуто идеями космизма; как пишет Ия Чердынцева, «чаемое Аксёновым, неоднократно им предсказанное и во многом благодаря его книгам осуществившееся переформатирование Земли состоялось при его жизни, но он решил двигаться дальше». «О, дивный новый стиль» (1996) – антиутопия, которая переходит в лингвистическую утопию; главный герой, землянин Корбах, скитается по Знаемому Космосу, ища себя и ответ на Главный Вопрос Жизни, Вселенной и Всего Остального. «Свет в Господнем» (2000) – роман о «новолюдях», путешествующих по переплетающимся параллельным мирам, они же ветви Свет-Дерева. «Гагарьянцы и гагарьянки» (2004) – «старинный роман», альтернативная история XVIII века, который уже стал космическим. «You, Питер!» (2006) – ещё одна утопия / альтернативная история (о Сталине и Гитлере), утвердившая придуманный Аксёновым язык Shest в качестве лингва франка Земли. «Редкие солнца» (2007) – биография выросшего героя повести «Мой дедушка – Дар Ветер», становящегося к финалу Богом. Последний роман Аксёнова «Священнейшее пламя» (2009), с подзаголовком «Роман о шестидесятниках», начинается как реалистический и автобиографический, но спустя пару глав перерастает в хронокосмооперу масштабнее «Вселенской саги».
Василий Аксёнов скончался 6 июля 2009 года в Москве.
«Василиум»
Действие книг Аксёнова, несмотря на стилистические и жанровые различия, происходит в общей мультивселенной. Поклонники традиционно называют её «Василиум» (ш. Bazzilium), сам автор подтверждал, что постоянно пишет об одних и тех же героях, пусть они носят разные имена и «воплощены в разных обстоятельствах, разных гранях, разных сферах» Василиума. В романе «Редкие солнца» среди тех, кого герой освобождает из Чёрной Тюряги, перечислены персонажи как «сказок невинности», так и «сказок опыта».
Чердынцева и Глазенап предложили схему, по которой героями разных книг Аксёнова наряду с самим автором (Влас Ваксаков, Василь Аксино, Базз Окселотл, Васвас Ваксис и т. д.) выступают другие шестидесятники – под прозрачными и не очень именами. Отсюда исследователи делают вывод, что Аксёнов всю жизнь писал большой «роман с ключом», проповедуя под маской (точнее, масками) фантастики идеалы шестидесятников, – и именно эти идеалы, подготовив Большой Поворот, легли в основу нового мира. Cм.: Глазенап М., Чердынцева И. Лютеций, или Аврора Василиума. Л., 2010.
Великий Поворот
Долгое время Аксёнов был почти неизвестен на Западе и, более того, считался писателем второго эшелона в родном СССР. Как пишет Озимандия Сорока, до конца 1980-х советские писатели-реалисты – коллеги Аксёнова и таких фантастов, как Солженицын, Трифонов, Гладилин, Гранин, Юлиан Семёнов, – переводились за рубежом, завоёвывали всемирную славу и получали премию за премией по обе стороны железного занавеса. В то же время фантасты и в СССР, и на Западе довольствовались куда более скромной аудиторией: «Напомним: А. Ярославцев и Б. Витицкий, напечатав в 1985 году “Волны гасят ветер”, заключительную часть цикла философских детективов о Максиме Каммерере “Люди и сверхлюди”, а в 1988-м выпустив свой opus magnum – “Отягощённых злом”, вскоре получают Нобелевскую премию. Станислав Лем со своими “Терновыми дневниками” – абсолютный кумир критиков Европы. В США гремит Хайнлайн: в 1980-е он завершает – всё более и более слабыми вещами – “Историю настоящего”, оставляя далеко позади Фолкнера и Дос Пассоса. Филипа К. Дика, американского классика ХХ века, ценят за “психологический реализм” – и только после его смерти начинают приглядываться к неоценённым по ту пору НФ-романам…
Впрочем, как раз с фантастики Дика всё и начинается. Имена Набокова, Грэма Грина, Кена Кизи, Керуака, Беллоу и других фантастов в ходе Поворота становятся куда более значимыми. Оказывается, пока взрослые зачитывались семейными хрониками Желязны (в СССР – романами взросления Булычёва) и засматривались “Долгой дорогой в дюнах” Линча по саге Герберта о заповеднике “Орегонские дюны” (в СССР – “Полярисом” Тарковского по книге Лема о буднях арктической станции), пока хиппи смаковали свободу героев “Властелина Дороги” Толкина, а комсомольцы пережёвывали свежий номер “Юности” с очередным продолжением “Клокочущей пустоты” забытого ныне Казанцева (приключения советских разведчиков “по всему земшару!”), – в это же время подростки, вооружившись фонариком, жадно листали под одеялом невзрачные томики в мягких безвкусных обложках: космооперы Хэмингуэя, альтернативки Набокова, включая скандальную “Лолиту, королеву воинов”, цикл Керуака о межзвёздном наркоторговце Хулихене, многотомный и страшный “Колдун Архипелага” Солженицына, вейрд-фикции Кизи и Томпсона, фэнтези и хоррор Джона Ирвинга, а в СССР – повести о волшебной Москве Трифонова, исторические фантазии Пикуля, “Нового Жюль Верна” Бродского, НФ-баллады Высоцкого, космопоэзы Вознесенского, даже “Братскую КЭЦ” Евтушенко (постмодернистский, как скажут ныне, сиквел к роману Беляева) – и, само собой, причём по обе стороны занавеса, книжки Василия Аксёнова, “Базза Аксионова”, который как никто умел писать о разном и по-разному…» (Сорока О. Великий Поворот как Большая Подмена. М., 2007).
Стоит отметить, что к разрекламированному тезису Сороки о Большой Подмене – якобы в результате неустановимого воздействия Манхэттенского проекта на реальность во второй половине 1940-х поменялись местами реалисты и фантасты – сам Аксёнов относился с иронией. «Его статью о Подмене я читал в бабском журнале [Сорока впервые опубликовал свои тезисы в эстонском двуязычном журнале “Силуэт”] не без лёгкого отвращения. К чему воображать, что Евтух, или Андрюшка, или ваш покорный сделались с бухты-барахты реалистами? Мой нравственный, мыслительный, поэтический, профессиональный потенциал был сосредоточен не в том, что я наблюдал вокруг, а в тех просторах, где летит мой Лютеций, моя одинокая птица» (из интервью 2008 года; последние слова – отсылка к финалу «Редких солнц»).
Василий Аксёнов. Марсияние близ «Кантинуума». (отрывок из романа «Гагарьянцы и гагарьянки»)
Минуло пять дней cтоль же монотонного, сколь и снотворного перелёта, чья скука насилу разбавлялась чтением «Пти-Монда» да нардами с кормчим энтелехтом, кой, механический пёс, бивал Якова в пух и прах. Но настала ожиданная минута, когда космобриг Её Величества «Петровский» дюжим ржаво-рыжим столпом вонзился
