Книга про Иваново (город incognito) - Дмитрий Фалеев

того дня сохранился снимок, где Бюффе сидит одинокий и грустный на выставке своих картин, и когда наступает тяжелая минута, я открываю альбом с фотографиями, смотрю и говорю – да, участь у всех одна, у Бернарда Бюффе и Бахарева одна.

Сколько весит талант

– Я шел сейчас по улице, и на стене одного из домов написано: «Хотите солнца – нарисуйте сами». Вы с этим согласны?

– Это такая поэтическая реприза, утешительная фраза, идеалистическая игра. Хотя, в сущности, согласен! Все это так, но гораздо суровее, сложнее, глубже. Недаром я говорил, что вот Всевышний сидит на троне – пусть это будет Будда, Христос, Магомет, кто угодно, но Художник стоит справа от него, и насколько он может себя проявить, настолько он и чувствует, настолько в нем таланта, а талант – это двадцать шесть с половиной килограммов серебра. Была в Древней Греции такая мера веса и единица измерения – называлась «талант», но она у художника не в кармане, а в сердце. Художник незаменим. Человечество в связи с научно-техническим прогрессом поверило в то, что химики и биологи, математики и физики способны сделать его счастливым, что эти ученые своими средствами сумеют проникнуть в самую тайну тайн, разгадать все загадки, и, однако, при этом, когда Нобеля спросили, почему его премию не дают музыкантам и живописцам, он ответил: «Слишком сложно». Он понимал, какие грандиозные там цифры работают, какие параметры и числа включаются. Я вчера закончил новую картину и чуть не подпрыгнул, как Александр Сергеевич: «Ай да Валера!..» Я изобразил всего-навсего две лодки на берегу, небо и горы, но я там нашел таинственное сочетание цвета. Когда пишу, я нахожусь в бессознательном состоянии, впрямую общаюсь с богом – вот он и я, никого больше нет, он мной управляет, он делает такие тонкие сочетания, что просто невероятно. Художник – человек широчайшего восприятия. Он может описать любые полюса: Восток, Запад, самый низ и самый верх. Если этой вилки нет: между самым низом и самым верхом, между дьяволом и богом, если он это пространство не охватывает, – он не может быть художником.

– Творчество и магия, по-вашему, связаны?

– Безусловно. Но я не в ту магию верю, которую по телевизору показывают. Я верю в тайну. Магия напоминает мне цирковые фокусы: летающий Копперфильд, шарлатанство, надувательство. А в искусстве тайна есть всегда, и пройдут столетия, тысячелетия – раскрыта она никогда не будет, как не будет раскрыта душа человека до конца, даже его физическая сущность тоже никогда не будет раскрыта до конца. Это же бесконечный космос. Никакой научно-технический прогресс с ним не справится. Как Зощенко говорил: «У нас на коммунальной кухне провели радио – радио есть, а счастья нет». Вот радио есть, компьютеры есть, а счастья нет.

– Но и Пушкин писал, когда компьютеров еще не было, что счастья нет.

– Но зато есть «воля» – вот что такое «воля»? что он имел в виду? Расскажу интересный случай. Я окончил в Москве Строгановское училище, и после окончания меня направили в Иваново. Выхожу из кабинета, подписал все бумаги, что согласен ехать, и меня встречает моя лучшая учительница Ната Владимировна Мельникова: «Валера, ну как ты?» – «Да вот, – говорю, – в Иваново…» Тут она подводит ко мне маленькую женщину невысокого роста. Я смотрю на нее, и у меня ощущение, что где-то я ее видел – только как будто в мужском варианте. Женщина говорит: «Молодой человек, мне Ната сказала, что вы согласились ехать в Иваново. А вы знаете, что у вас теперь только два пути – или спиться, или удавиться?» И меня сразу током – р-раз! Маленков! Это же дочь Маленкова! А она продолжает: «Я со своим мужем два года жила в Иванове, работала в архитектурной мастерской. Более ужасного города нет в природе!» Мельникова начинает: «Воля! Воля! Ты не пугай его». А я думаю: вот это имя – Воля Маленкова. И слова-то какие – прямо пророчество! Но счастье в том, что у меня дедушка ни грамма не пил и этот ген впился в меня – я за всю жизнь не выпил даже рюмки пива! Когда Киму Бритову показали на выставке мои картины, он спросил: «Это кто?» – «А вот такой Бахарев». – «Пьяный, что ли, пишет?» – «Нет, он не пьет вообще». – «Вот это-то и видно!»

Голову на отсечение!

– Прожив в Иванове сорок лет, вы согласитесь с Волей Маленковой?

– Да не только я! Это исторически оправданный факт. Тут плохая земля. На плохой земле крестьяне могли прокормиться собственным урожаем только до января. В связи с этим дешевела рабочая сила, возникали фабрики, зарождался пролетарский процесс, а пролетарский процесс – это ничего, кроме цепей. У нас до сих пор на городе висят пролетарские цепи… Но само Иваново становится лучше. Был у нас мэр Валерий Троеглазов – чудесный мужик. Он пришел ко мне домой и говорит: «Сделаем в Иванове Музей андеграунда!» Дал распоряжение в Управление культуры – составить калькуляцию, найти архитектора, процесс пошел, оформлялись документы. Я работы собирал, друзей обзвонил: «Давайте, тащите! Сделаем такой музеище – ни у кого нет, а в Иванове будет!» И этого Троеглазова – под зад коленкой…

– Вы три года преподавали в Китае. Судя по картинам, он вас ошеломил.

– Чудесная страна! Там ученики за учителем зонтик носят, портфель подают, карандаш протягивают не одной рукой, а двумя – в знак уважения. Я две выставки у них сделал, купался в любви, работал как зверь. Китайцы – благодарные. Они жаждут научиться, перенять наш опыт, хотят, чтоб их страна вышла на уровень европейского дизайна, чтоб машины не разваливались, чтоб торговля процветала. Им это важно. Они вгрызаются в знания. Гонишь китайского ученика из класса: «Иди в общежитие, поешь, отдохни», – а он все строгает и строгает натюрморты!

– А наши ивановские современные молодые художники?

– Я уже больше десяти лет не преподаю, но даю голову на отсечение: не учатся, не работают, отлынивают, ленятся! В группе найдется два-три человека, которые безумно влюблены в живопись, а остальные просто пребывают – их мама пихнула, чтоб хоть где-то учились, потому что больше никуда не поступили. Боятся сложностей, боятся испытаний. Но нестрадающий художник – это не художник. Если ты не прошел через страдания, через тернии к звездам, – ничего не получится. У Матисса, который всю жизнь писал сплошной праздник, сколько было в жизни перепадов, сложностей – со здоровьем, с семьей. Это не хотелось бы пожелать